Книга Дикая Омега, страница 125 – Ленор Роузвуд

В проём врывается массивная фигура, вихрь движения и сдерживаемой ярости. Призрак занимает весь дверной проём, грудь ходит ходуном, взгляд бешеный, обжигающий. Лёд растекается по моим венам. Остатки кошмара цепляются за сознание липкими когтями.

Это оно?

Тот момент, когда он окончательно сорвётся?

Когда зверь в нём выйдет наружу?

Придётся ли мне… остановить его? Убить собственного брата, чтобы защитить стаю. Айви.

Неужели мой сон был, чёрт возьми, предзнаменованием?

Я уже двигаюсь — встаю между ним и кроватью. Остальные встают рядом, создавая массивную стену из мускулов и угрозы. Никто даже не задумывается — все готовы встать между опасностью и нашей омегой.

Её защита — это единственное, что объединило нас так, как Совет мечтал годами. И, возможно, именно это и разрушит нас в итоге.

Но Призрак не атакует. Вместо этого медленно поднимает руки.

Конвой едет, — показывает он руками, жесты резкие, нервные, но отчётливые, несмотря на его обычно неуклюжие лапищи.

Облегчение обрушивается на меня волной — такой сильной, что ноги едва держат. Я выдыхаю, дрожащей рукой заправляя волосы назад.

Призрак не терял контроль.

Не сходил с ума.

Он предупреждал нас.

Давал шанс подготовиться.

Призрак ненавидит язык жестов. Пользуется им только когда совсемнадо, и то — через силу. Большую часть времени мы и так понимаем друг друга без слов. Но бывают моменты, когда иначенельзя.

Я выучил жесты ещё тогда, когда отец впервые привёл Призрака домой — что, конечно, старик сам и пальцем не пошевелил сделать. Тогда все — отец, соседи, преподаватели — считали, что он вообще не способенчему-то научиться.

То, что это оказалось ложью, ничего для них не изменило.

А для меня — да.

Вина грызёт меня, как бешеная собака, впивающаяся в кость.

Чем я лучше их?

Где граница между теми, кто его унижал, и мной?

— На каком расстоянии? — хриплю я, наконец находя голос.

Десять минут, — отвечает Призрак. — Пятнадцать, может быть.

Кроме меня, жесты понимает только Чума, поэтому я поворачиваюсь к остальным:

— Он говорит, что увидел конвой в десяти — пятнадцати минутах отсюда, — сообщаю я, и голос у меня становится тяжёлым, как свинец. — Наш график только что пошёл по пизде. Нужно готовиться.

Я даю словам осесть. Тяжесть ситуации укрывает комнату, как траурная пелена.

— А что с Айви? — спрашивает Валек, его холодный взгляд скользит к омеге, укрывшейся в центре своего гнезда. И впервые, сколько я его знаю, в этом взгляде появляется что-то мягкое.

Чуть-чуть человеческое.

— Она остаётся наверху. Вне поля зрения, — отвечаю я и перевожу взгляд на Чуму. — У тебя осталось что-то из того подавителя? Сколько?

— Я прихватил дополнительные флаконы, — отвечает он, но неуверенность слышна даже в его спокойном голосе. — Но запах её течки всё ещё держится в доме. Полностью скрыть я его не смогу.

Лицо Айви становится таким красным, что соперничает с её огненно-рыжими волосами.

— У меня есть идея, — вмешивается Валек.

— Опасно, — сухо комментирую я. — Но давай послушаем.

— Здесь же вентиляция по всему дому, — Валек поднимает голову, взгляд скользит по потолку. — Можно разбить пару флаконов внутри системы. Пусть вещество разойдётся по всем комнатам.

Я колеблюсь, бросая взгляд на Чуму.

— Сработает?

— Почему ты вообще спрашиваешь его? — возмущается Валек, будто я его лично оскорбил.