Книга Пара дракона, страница 71 – Миранда Мартин

— Святые исчезающие стены, — говорю я, осматривая новое место.

Сверре все еще стоит с закрытыми глазами, часто и тяжело дышит. Я придвигаюсь ближе к нему, пока не прижимаюсь к твердым мышцам его груди. Обхватив руками его шею, я приподнимаюсь на цыпочки, пока наши губы не встречаются. Он не сопротивляется, но какое-то время не отвечает. Я прижимаюсь губами к его губам, пока он наконец не шевелится. Я вырываю его из тумана воспоминаний, подальше от его прошлого.

— Сверре, — шепчу я его имя.

— Джоли, — говорит он.

— Это не имеет значения, — говорю я.

— Ты не знаешь, — отвечает он. — Я недостоин.

— Я знаю. Ты достойный мужчина, — говорю я от всего сердца.

Воспоминания поглощают его. Пока он смотрит на меня, часть него находится в прошлом. Я крепко держусь за него, привязывая его к настоящему моменту, но это все, что я могу сделать. Я чувствую, как он отстраняется от меня, хотя и не двигается ни на дюйм. Связь между нами двумя напрягается, когда он отступает.

— Нет, я ошибался. Так ошибался, — шепчет он.

— Поговори со мной, Сверре, пожалуйста.

Его сказочные бирюзовые глаза, не мигая, смотрят в мои.

— Ты заслуживаешь знать, — говорит он наконец. — Они все заслуживают. Я не лидер — я не заслуживаю быть среди других людей. Я должен вернуться в свое изгнание.

— Почему?

— Это я виноват, — говорит он, вырываясь из моих объятий.

Я смотрю ему вслед, мои чувства задеты его отступлением. Он поворачивается ко мне спиной, но дальше не идет.

— О чем ты говоришь?

— Опустошение, война, разруха — это моя вина! — говорит он.

— Что? Как?

Он оглядывается на меня через плечо, и я понимаю, как резко, должно быть, прозвучал мой голос. Я не хотела этого, но меня удивили его слова.

— Потому что я настаивал на голосовании, я позволил этому случиться.

— Сверре, о чем ты говоришь? Какое это имеет отношение к той штуке, как в «Стартреке», у тебя на груди, и какое все это имеет отношение к тому, что произошло? В твоих словах нет никакого смысла!

— Нет, разве? — шипит он, и внезапно его охватывает гнев. Оно пульсирует между нами.

Его руки сжимаются в кулаки, и он поворачивается ко мне лицом. Я делаю непроизвольный шаг назад больше от удивления, чем от чего-либо еще.Его хвост хлещет, а крылья трепещут. Он несколько раз сжимает кулаки, пока, кажется, наконец не берет себя в руки.

— Поговори со мной, пожалуйста, — говорю я и, несмотря на дрожь страха, пробегающую по моей спине, подхожу к нему.

Положив обе руки ему на грудь, я смотрю ему в глаза и жду, как сдувающийся воздушный шарик, гнев покидает его. Напряжение ушло, и остались только мы вдвоем.

— Ты не поймешь, да и сможешь ли?

— А ты попробуй, — говорю я.

Он закрывает глаза, глубоко вдыхает и начинает.

— Я был лидером своего народа, — говорит он. — Я был председателем Правящего Совета, когда мы голосовали за восстание. Воспоминание об этом смутное — биджасс стирает детали, — но я так ясно помню, как поднял молоток и опустил его. Восстание должно было произойти. Мой голос положил этому начало. Я стукнул молотком.

— Ты не мог знать, — говорю я.

— Моя работа как раз и заключалась в том, чтобы знать, предвидеть, — говорит он.

— Конечно, — говорю я. — Но ты не мог. Ты только что сам сказал, что биджасс стирает детали. Как много ты на самом деле помнишь? Как много ты знаешь и о чем догадываешься?