Книга Связана с Мараком, страница 22 – Каллия Силвер

И затем...

Его рука поднялась.

Он коснулся края маски.

Леони перестала дышать. Сердце ударило так сильно, что отозвалось болью в горле.

И он начал снимать её.

Она не пошевелилась.

С момента, как фиксаторы плавно втянулись обратно в тело кресла, прошло уже несколько минут, но Леони не поднялась. Она сидела неподвижно, будто выточенная из камня. Сутулые плечи, руки, сжимающие ткань лёгкого платья, напряжённые колени, плотно сведённые ноги — каждый жест говорил не о слабости, а о готовности выдержать удар.

Но она не съёжилась.

Она не плакала.

Она просто смотрела на него.

А Кариан… стоял.

Молчал. Смотрел. Улавливал, как её страх дрожит в воздухе — тонкой, нервной вибрацией. Ощущал его, словно тепло от пламени. Страх обволакивал её, прилипал к коже, наполнял комнату металлическим привкусом тревоги.

Но под страхом скрывалось другое.

Острое.

Живое.

Упрямство, с которым она встречала его взгляд.

И это пленялоего.

Он подошёл ближе — шаг за шагом — размеренно, тяжело, так, что пол под ним отзывался мягким низким гулом, признавая его власть.

Когда он остановился прямо перед ней, тишина в комнате стала плотнее. Густой, вязкой. Это была не тишина корабля после боя — это было напряжение между ними. Пространство, наполненное тем, что ещё не было произнесено.

Он поднял руку.

Её глаза тут же метнулись к движению. Она дёрнулась, будто рефлекторно, но не уклонилась. Не попыталась закрыться. И не отвернулась.

Очень медленно он коснулся скрытого замка на краю маски. Скрытые швы раскрылись едва слышным шёпотом. Прохладный воздух коснулся кожи.

Он замер.

И затем снял маску.

Он не опустил взгляд. Не спрятался. Он позволил ей видеть. Её реакция была мгновенной. Дыхание сорвалось. Зрачки расширились. Губы приоткрылись.

И это был не ужас. Не отвращение. Это был трепет.

И — что опаснее — восхищение.

Кариан молчал. Он просто стоял перед ней, открытый, позволяя ей рассматривать его так, как никто не смел с момента его восхождения. Маска была его символом — властью, традицией, неразрушимой стеной между ним и остальным миром.

Теперь стены не было.

И она видела его.

Ему следовало бы почувствовать уязвимость.

Но вместо этого — удовлетворение. Глубокое. Первобытное.

— Мне нужно знать твоё имя, — наконец произнёс он. Голос был ниже, мягче, без фильтра — глубокий тембр, рождающийся прямо в его груди.

Она моргнула. Ещё раз.

И тихо, дрожащим голосомсказала:

— Леони.

Он повторил:

— Леони.

— Ле-о-ни.

Имя казалось странным. Непривычным. Оно скользило по его языку неровно, цепляясь за слоги, будто звёздный свет, дрожащий над тёмной водой.

Но это имя… подходило ей.

Леони...

Он позволил имени зависнуть между ними — словно драгоценности, мерцающей в неподвижном воздухе.

— Я наблюдал за тобой, — сказал он. — Во время спуска.

Её челюсть напряглась.

— Я видел твой страх.

— Ты оставил меня, — сказала она. — Привязанной. Одной.

— Да.

Это было признание. Без оправданий. Без лжи.

— Я думала, я умру, — прошептала она.

— Но ты жива.

— Ты должен был предупредить меня.

— Да. — Он кивнул. — Должен был.

Она смотрела на него так, будто не верила своим ушам.

— Я не знал твоего имени, — сказал он. — Это было… небрежно.

— Ты думаешь? — её голос стал острым, как лезвие.

Он принял удар.

— Я знаю его теперь, — тихо сказал он. — Леони.

Он шагнул ближе. Не угрожающе — но так, чтобы она почувствовала его тепло.