Книга Измена. Ты нас предал, Дракон!, страница 49 – София Руд

— Вы в порядке? — испуганно спрашивает он, а я в шоке киваю.

— Как вы смеете поднимать руку на леди Дидрих?! — рычит на мою мать и решительно ступает вперед, в то время как двое других служивых обходят ее с двух сторон, будто готовы сцапать, как преступницу.

— Ваша леди она в вашем доме. А здесь — она моя дочь! — чеканить мать, глазом не моргнув.

Такая женщина не вздрогнет, даже если на нее пойдет лавина.

Это в ней всегда восхищало и пугало меня.

— Скажете это лорду Дидриху, — заявляет страж, доставая из-за пояса путы. — Не заставляйте меня их применять. Протяните руки.

— И не подумаю!

— Хватит, — прошу я. — Оставьте ее.

— Она подняла на вас руку, госпожа!

Знаю. Почувствовала.

И боль, и обиду, и гнев. Но не в темницу же родную мать тащить. Я не она. И такой никогда не буду.

— Разве в отсутствие лорда вы не мне подчиняетесь? Оставьте ее, — вновь прошу я, и служивый, хоть и играет желваками, но склоняет голову.

— Госпожа, давайте уйдем, — говорит он уже тише, поравнявшись со мной. — По пути был добротный гостевой дом.

— Не сейчас, — шепчу ему, а затем перевожу взгляд на мать. — Сначала узнаю, почему мне здесь не рады.

— Еще спрашиваешь? — горько усмехается она, изгибая темные брови. — Ты опозорила нашу семью.

Вот, значит, как….

— Чем же?! — заставляю голос звучать ровно, а сама закусываю щеку изнутри, чтобы унять душевную боль.

— О том, что тебя, позорницу, послали на Скалу Обреченных каждая мышь в королевстве знает!

— А что огонь богов меня оправдал, не слышала? — смотрю на нее, а в глазах предательски копятся слезы.

Мать отворачивается, но задирает кверху нос. Спина такая же прямая, а плечи гордо расправлены.

— Слышала. Но перед этим два дня людям в глаза смотреть не могла.

— Людям в глаза? — переспрашиваю, потому что не верюсвоим ушам. Разве это должно заботить мать в такой ситуации? — То есть, ты эти два дня за свою честь волновалась, а не о том, что твою дочь с внуком спустят со скалы? Ты хоть знаешь, мама, какого это, стоять на краю пропасти с новорожденным ребенком и знать, что ты не можешь его спасти, даже если укутаешь собственным телом?

— Хватит! — отсекает она стальным лязгом. — Как была тряпкой, так и осталась!

— Если любить своего ребенка, это значит быть тряпкой, то лучше я буду ей, чем кремнием, как ты. Стелла была права, что ушла из дома. Теперь я ее понимаю. И мне не следовало возвращаться.

— Именно! — фыркает мать. — Ты должна быть не здесь, а возле мужа!

Ее слова бьют хлыстом по сердцу. Больно.

Если бы это сказал кто-то другой, то плевать. Но мать…. Кто еще может понять, если не она? Разве матери должны быть такими?

— Оставьте нас, — прошу людей, потому что в их присутствии чувствую себя еще более жалкой.

Они уходят, но личный страж сообщает, что будет за дверью. Пусть так.

Смотрю на мать в ее готовности идти напролом до конца.

— Не думаешь, что раз я ушла, то на то были причины, мам? — спрашиваю у нее.

— Какие причины? Ты додумалась сбежать со Скалы, чем породила самые разные слухи. А он тебя нашел. Вернул, согрел!

— Он мне изменил! — выпаливаю со злости.

Мать застывает на секунду.

Ну же, боги, дайте мне поверить, что для нее не все потеряно. Что в ней остался хоть какой-то свет.

— И что? — поднимает она бровь.