Книга По ту сторону тьмы, страница 167 – Р. С. Болдт

Провожу рукой по лицу: усталость поселилась в глубине души. Боже. Гляжу на Джорджию: ее веки уже опустились под действием успокоительного. Беру ее ладонь в свою и изучаю ее изящное личико, тогда как она терпит поражение в попытке оставить глаза открытыми.

Слова, произнесенные шепотом, едва слышны, и я прикладываю усилия, чтобы расслышать их.

— Я просто хотела быть любимой. Кем бы я ни была и кем бы меня ни считали другие люди — чудачкой, демоницей, ведьмой, чудовищем… просто хотелось быть любимой.

Она затихает, и кажется, что она наконец-то отдыхает под воздействием успокоительного, когда я улавливаю сонный шепот:

— Просто хочу быть любимой. Вопреки моей тьме.

Всматриваюсь на нее, запоминая контуры личика. Как плавно поднимается и опускается ее грудь в глубоком сне.

Переполненный желанием сгладить очевидное страдание, которое все еще не прошло, протягиваю руку, чтобы провести большим пальцем по складке между ее бровями. Словно узнав мое прикосновение, она вздыхает во сне, и черты лица расслабляются.

И я понимаю, что она успокаивает меня точно также.

— Тебе хочется быть любимой вопреки твоей тьме, — тихо бормочу я. — Но что, если ты любима как раз из-за нее?

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

ДЖОРДЖИЯ

*ПРОШЛОЕ*

СЕМЬ ЛЕТ

Смотрю на собачку. Дейзи. Такую кличку я дала. Она была бездомной, и ей было до лампочки, какой едой я с ней делюсь, лишь бы я хорошенько потрепала ее за ушами.

Слезы струятся по моему лицу, а в животике сводит, когда я смотрю на тушку Дейзи. Кожа на ребрах все еще выглядит тонкой.

— Ты никомуне причинила боли, — твержу со злобным шипением.

Бойфренд мамы, Бобби, орет на нее внутри трейлера, все еще ноя из-за «ебанатской шавки, которой твоя дочурка скармливает нашу жрачку!».

Речь о пачке соленых крекеров, а не стейке. В последний раз, когда я заикнулась об этом, он разбил мне губу. Потом мама приняла еще дурацкого лекарстваи вырубилась.

Она думает, я тупая и не догадываюсь о наркотиках, но, если бы я была ей небезразлична, она бы знала, что обо всем этом я уже научилась в школе. Ичто я самая смышленая в классе.

Но ее не заботит, что очевидно,когда слышу, как она орет в ответ:

— У нее нет корешей, Бобби! Ваще не похоже, что ты хочешь с ней возиться, так что, по крайней мере, эта чертова псина держит ее подальше от нас!

У меня нет друзей, поскольку все дети считают меня задроткой и чудачкой. Хотя, мне фиолетово, ведь однажды я покину это место.

Их голоса становятся громче внутри убогого трейлера, но я не обращаю на них внимания и опускаюсь на колени в грязь и сорняки, где Бобби швырнул тушку Дейзи после того, как затоптал ногами.

Снова и снова.

Тошнота подкатывает к горлу, слезы ручьем катятся по щекам: некоторые капельки стекают по шее, другие же падают в грязь.

— Прости, Дейзи, — тихо плачу я, потому что мне не нужно, чтобы кто-то гнался за мной с ремнем. Когда Бобби ужирается, он любит это делать. — Хотелось бы мне оживить тебя. — Икаю, всхлипывая. — Хоть ненадолго.

Протягиваю руку, чтобы разгладить ее короткую шерстку, а тушка собачки дергается, и я замираю, широко раскрыв глаза. Когда Дейзи поднимает мордочку вверх и смотрит на меня, то слегка лижет мою ладонь, словно говоря мне, что любит меня так же сильно, как и я ее.

Затем ее голова снова опускается, возвращаясь в прежнее положение. Мысли тревожно несутся. Неужели это действительно только что произошло?