Книга По ту сторону тьмы, страница 166 – Р. С. Болдт

Какого лешего?Внутри разгораются тревога и ярость. Кто, черт возьми, выкидывает все эти фокусы?

Когда она поднимает взгляд на меня, глаза увлажняются слезами, и под ложечкой сосет еще до того, как она продолжает говорить. Ее голос может низкий и хриплый, однако слова режут меня, как острейший нож.

— Бронсон, думаю, будет лучше, если мы… порвем.

Не свожу с нее пристального взгляда, и, как обычно, это ее не смущает.

— Так будет лучше. Из-за меня чуть не погиб Стив, и я не могу смириться с мыслью, что может стрястись что-нибудь похуже. Кто бы это не сделал, он зол на меня. Это очевидно. — Она издает слабый, лишенный юмора звук, который, как я полагаю, должен был быть смехом. Затем черты лица обретают непоколебимую решимость. — Они не хотят, чтобы я была с тобой, а если мы не будем вместе, то твои люди не подвергнутся угрозе. И ты тоже.

Открываю рот, чтобы возразить, но она поспешно продолжает, с умоляющим выражением лица:

— Бронсон, я не смогу пережить, если подвергну опасности тебя или кого-то еще. Если бы я стала причиной, по которой они погибли.

Женщинамешкается, прежде чем ее тон становится тише, но в ее словах звенит лед.

— Если я чего и не боюсь, так это смерти. Но я отказываюсьрисковать чьей-либо жизнью.

Сжимаю челюсть так сильно, что больно.

— Мы не порвем, рыжая. — Сквозь стиснутые зубы цежу я. — Ни за какие коврижки.

— Так будет лучше. — Она судорожно сглатывает. — Не хочу, чтобы кто-то рисковал своей жизнью ради меня. Я этого не стою.

Мой голос делается гневным.

— Вот что делают люди, которым, блядь, не срать, что с тобой происходит! Вот как поступают семьи, которым не насрать! А ты теперь — моя семья!

В дверь просовывается обеспокоенная медсестра, но, увидев меня, тут же убегает.

Джорджия отвечает тихим голосом, в котором сквозит мука.

— Наверное, ты прав. Но я ничего этого не знаю, потому что у меня никогда не было семьи. По крайней мере, такой, которой было бы не все равно. А у тебя есть замечательные люди, которым ты доверяешь и которых любишь. — Зеленые глаза смотрят умоляюще, а подступившие слезы вот-вот прольются. — Я бы не пережила, если бы подвергла их опасности.

Вцепившись в края больничной койки, отчего костяшки белеют, чеканю слова таким тоном, от которого большинство мужиков обделались бы.

— Я не позволютебе порвать со мной.

Черты ее лица становятся суровыми, а тон — язвительным.

— Я же рассказала тебе, откуда эти шрамы. Я была частью ритуала жертвоприношения.

Знаю, что она пытается сделать: делает все, что в ее силах, чтобы оттолкнуть, отпугнуть. Ничего не получится.

— Они узнали обо мне. Что у меня есть способность…

— Мне все равно! — сердито перебиваю ее. — Ты что, не понимаешь?! Ты, черт возьми, моя женщина!

Джорджия начинает кашлять, и ее пульсометр беснуется. Предлагаю ей воды, но она отказывается, продолжая задыхаться.

Вбегает доктор, пялясь так, будто я собираюсь выбивать из него дурь, и говорит:

— Ей нужен покой и спокойствие, чтобы выздороветь.

К Джорджии он обращается более мягко:

— Мисс Денверс, у Вас подскочила частота сердцебиение. Я бы хотел сделать дыхательную процедуру, а затем дать легкое успокоительное, чтобы Вы отдохнули. Беспокойство противопоказано.

С округлившимися глазами она наконец переводит дыхание и кивает.

— Спасибо, доктор. — Медсестра быстро подвозит аппарат и показывает Джорджии, как управлятьдыхательным аппаратом. Жду, пока она закончит, и смотрю, как медсестра вливает успокоительное в капельницу, после чего оставляет нас одних в тихой палате.