Книга По ту сторону тьмы, страница 120 – Р. С. Болдт

— Мне тридцать девять лет, а мое день рождение — одиннадцатого июня. Ранее моим любимым цветом был синий, но недавно я пришел к выводу, что охренеть как пристрастен к зеленому. Я близок с мамой и бабушкой, а мой дрянной папаша давно слинял. Я единственный ребенок, а гольф не смотрю, потому что, — я не могу подавить отвращение, — он до невозможности убогий.

Она издает звук, отчасти удивленный, отчасти насмешливый. Выглядя одновременно ошеломленной и неуверенной, она моргает рыжеватыми ресницами.

— Обалдеть. Ладно.

— И еще кое-что.

Настороженность окрашивает ее выражение лица.

— И что же?

Нахуй уязвимость. Просто признаюсь в этом.

— Я не могу выкинуть тебя из головы.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Пытаюсь осмыслить все, что он только что рассказал.

«Я не могу выкинуть тебя из головы».

От последнего признания желудок делает несколько кульбитов, и я пытаюсь сосредоточиться на предыдущих деталях, которые он раскрыл. Осознание того, что этот мужчина, этот преступник, не может перестать думать обо мне, вызывает во мне прилив радости и нервозности.

— Ты, эм, старше на десять лет, — выдаю я.

Он щурится и низко хмыкает.

— Мелочный мужчина был бы раздавлен этим, рыжая. — Он наклоняет голову ближе, глубоким и хриплым голосом произнеся: — Если беспокоишься о моей потенции, то хотелось бы напомнить тебе о пятничном вечере.

Потрясенный смех поднимается подступает к моему горло.

— Типичный мужчина.

— Вынужден не согласиться. Совсем не типичный, о чем ты и так в курсе. — От его хрипловатого тона по телу пробегают мурашки, и я понимаю, что сижу у него на коленях, расставив ноги.

Его член, упирающийся в мои бедра, дает о себе знать даже под джинсами и через мои брюки. От этого я становлюсь влажной, отчего гадаю, будет ли ему так же хорошо внутри меня, как в тот раз.

— Нельзя так смотреть на меня, рыжая, — проговаривает он низким рыком.

У меня перехватывает дыхание.

— Как?

— Какбудто не возразишь, если я погружу свой член между твоих ног. — Его грудь вздымается и опускается из-за тяжелого дыхания. — Как будто ты вспоминаешь, как охрененно приятно было кончать на него.

Он еще больше отвердевает подо мной. Карие глаза становятся дымчатыми, свидетельствуя о моем воздействии на него. Тело охватывает трепет от того, что я, Джорджия Денверс, могу так сильно воздействовать на этого мужчину.

Осознание проникает в душу, давая понять, что я уже собралась с силами. Мышцы больше не испытывают нагрузки. Никогда раньше это не происходило так быстро. Словно прикосновение к Бронсону неким образом восстановило мою энергию. Это… странно и пугающе. Не знаю, что с этим делать. Черт, без понятия, как быть сним.

Медленно выдыхаю, испытывая сильную потребность разъяснить границы.

— Ты меня не знаешь. Может, ты и думаешь об обратном, но, поверь, это не так.

Его глаза приобретают решительный блеск.

— Думаешь, я тебя не знаю?

Выдох со смешком вырывается из легких.

— Уверена, что не знаешь.

Если бы он знал, то не стал бы прикасаться ко мне. Скорее всего, он бы даже не захотел находиться рядом.

— Я в курсе, что ты исчезла из Техаса до восемнадцатилетия. Карнавальщики, с которыми ты работала, отменили твои выступления. Затем ты объявилась спустя некоторое время после этих событий.

Гляжу на него со смесью потрясения и ужаса от того, что мужчина раскопал столько информации. По своей природе карнавальщики — сплоченные. Они не любят чужаков. А те, с кем я путешествовала, — придурки, с которыми тусовалась моя дрянная мать, — легко продали бы своего первенца за двадцать баксов.