Онлайн книга «Предназначение»
|
Потому и выбрала Устинья то сказать, что бабушка велела: – Боренька… не знаю я. Бабушка на меня смотрела сегодня, сказала – непраздна я. Борис, где стоял, там и на пол опустился, на колени рядом с супругой. – Устёнушка моя, родная… правда?! И столько счастья на его лице было, столько радости… В эту секунду и поняла Устинья – может муж ее полюбить с той же силой, что и она его! Не увлечься, не в благодарность за тепло ее, а просто – сердцем полюбить, потому что нет на земле для него другой женщины! Может!!! Пусть не сразу, но все у них сложится! Все хорошо будет! Устя к мужу кинулась, на пол рядом с ним опустилась, руки на грудь положила. – Боренька… что ты? – Голова закружилась. От счастья. Муж ее к себе притянул, и подумала Устинья, что не у него одного. У нее тоже голова от счастья кружится. И не думала она никогда о таком, и не гадала, и с жизнью попрощалась… и еще сто раз попрощалась бы ради вот этой секунды. Когда сидят они вдвоем, и рука его на живот Устинье легла, словно от всего мира закрывая только-только зародившуюся в нем жизнь, и лицо у него не просто счастливое. Светится Борис от радости, сияет так, что впору свечи погасить и луну закрыть, в горнице ровно солнышко ясное взошло. – Боренька… – Устёна, сердце мое, радость моя, обещаешь мне осторожнее быть? – Обещаю, любимый. Видишь же, я с тобой рядом. – А кто будет – не говорила Агафья Пантелеевна? Устя и не хотела, а хихикнула. – Боренька, ребенку нашему и десяти дней нет, пока он еще с ноготь размером, а то и поменее. Червячок крохотный, не разглядеть еще! – Правда? Устя щекой о грудь мужа потерлась, запах его вдохнула – рядом он! Живой! И в ней частичка его растет, драгоценная! Все, все она сделает, но своих любимых сбережет! Понадобится – сама в могилу ляжет, только через девять месяцев, потому как ребенка родить надобно. – Боренька… Луна деликатно отвернулась. А может, и из зависти. Столько сейчас нежности между этими двумя людьми было, столько тепла, что ей отродясь не виделось. Глядят они друг на друга, от счастья светятся. Любовь? И так она тоже выглядит, и двоим людям тепло и радостно было. По-настоящему. Троим людям. Ребенок, хоть и пары дней от роду, тоже это счастье чуял, пропитывался им и знал уже, что на свет он придет любимым и желанным. Дети все чувствуют… * * * А на поляне холодно было. Сара над Ильей встала, в головах у него, литанию завела… Илья и слова не понимал, не по-росски это. Кажись, по-ромски, а то и по-джермански, уж больно язык корявый, резкий, лающий. Илья уж прикинул, что дальше делать будет. Перекатится на бок, свечу ногой собьет, ведьму за ноги дернет, подсечет – и кулаком в горло. А потом ею и закроется, вдруг выстрелят из чего али нож кинут… Вот что со второй ведьмой делать? Слишком далеко стоит, гадина, враз не достать! – Лю-у-у-у-у-у-уди! А-А-А-А-А-У-У-У-У-У-У-У!!! Из сотни голосов узнал бы Илья Божедара. Поперхнулась речитативом своим, стихла ведьма. А голос орал от души, да и приближался. Платон два пальца в рот сунул, свистнул по-разбойничьи своим холопам, захлебнулся голос, да и стих. Тут Илья и решился нападать. Ежели Божедара… Не препятствие для него два холопа, но вдруг чего ведьмовское у них имеется? И подействует оно на богатыря? Черное колдовство – коварное, подлое… А вдруг жив богатырь еще, вдруг помощь ему требуется, а он тут невесть чего ждать будет? |