Онлайн книга «Возвращение»
|
Видел он себя в зеркале. Вот у брата эта гримаса хорошо получалась. А у него… печаль горькая, неощипанная. Михайла за его спиной дух перевел. Ежели приедут… Устя жива? Обошлось?! Пронесло?! Ворота наново заскрипели. Во двор въезжала колымага. Остановилась, и из нее вышел брат Устиньи… Как его – Илья? Да, Илья. А за ним и Устинья спустилась. На брата оперлась, по сторонам осмотрелась – и поклонилась. В землю. Только коса по спине скользнула, земли коснулась. Гладкая, шелковая, туго заплетенная и синей лентой перевитая. И сарафан чистый, и душегрея парчовая. И не скажешь, что беда с ней была. Или не было? А откуда ж они тогда приехали? Спрашивать Фёдор не стал, только выдохнул и вперед шагнул. – Дозволишь, боярин? Алексей Заболоцкий только закивал. Он бы что угодно дозволил. Честь-то какая! Не государь, конечно, царевич, а все одно – честь! И все соседи видят… Может, у Заболоцких особых денег и нет, а род у них древний! Еще с государем Соколом их предки на Ладогу пришли! Так-то! Боярыня Евдокия и тут смышленее оказалась. Поклонилась и на дверь указала. – Устя, проводи царевича Фёдора в горницу. Устинья распрямилась, подошла к царевичу – в глаза посмотрела. – Яви милость, царевич, угостись, чем бог послал. Не побрезгуй нашим гостеприимством. Фёдор и выдохнуть не мог. Стоял, смотрел в серые глаза – и тонул, тонул в них, как в омуте. Век бы так стоял, не думал ни о чем. Грелся рядом с ней, успокаивался. Ведь и не делает ничего, а легко рядом с ней. Радостно. Устинья голову склонила да вперед пошла, а Фёдор за ней. Руди выдохнул – обошлось. Едва в грязь не сполз, друзья поддержали. Михайлу никто и не заметил даже, как он вслед за Фёдором скользнул тенью. Зато Аксинья едва из окна не вывалилась. Но ее уже Михайла не заметил. Триста лет ему та дурочка не нужна. И еще пятьсот не нужна будет! * * * В светлой горнице Устя Фёдора усадила, как положено, под образами. Не усидел, встал, прошелся по комнате. Устя покосилась на дверь, да только вслед за ними не вошел никто. Заперто? Кто ж знает, проверять не хочется. Еще с той жизни помнилось – Фёдор возражений не любит. Потеряет рассудок – что делать? Родители ей тут не подмога, не защита. Осторожной надобно быть. Ровно кошка на крыше – осторожной. – Поговорить с тобой хочу, Устинья Алексеевна. – Всё в твоей воле, царевич. – Не всё. Люба ты мне. Поняла уж, поди? – Поняла, царевич. – А коли так, ответь. Отбор проводить придется, тут моей воли нет. А я бы посватался хоть завтра. Пойдешь за меня? Люб я тебе? Устя косу в пальцах покрутила: – Царевич… не могу я ответить. – Почему? Устя ему в глаза посмотрела: – А меня ли ты полюбил, царевич? Или картинку лубочную? Вроде тех, на которых царевен-королевен рисуют? Глаза, улыбка – это не вся боярышня, у нее еще душа есть, а что на душе – тебе важно? – Не разговаривал бы я с тобой, когда б не важно было. Устя кивнула. Подошла чуточку ближе, рукава рубахи коснулась. Фёдор аж замер – не спугнуть бы. – Воля твоя, царевич.Когда прикажешь, знаю, отец меня головой выдаст. А противничать буду, так еще и поколотит. – Я его… – Отец в дочери волен. Муж в жене. А в сердце… не обессудь, царевич, только пока не могу я тебе любовью ответить. Не знаю я о тебе ничего. Может, добрый ты, а может, бить меня смертным боем будешь. Может, радостно с тобой будет, а может, плакать придется. Что я сказать могу? |