Книга Зачарованная, страница 37 – Сильвия Мерседес

Я ступаю в коридор. Наверху три комнаты. Двери в две из них распахнуты настежь, в них пусто. Все ценное, включая жалкие остатки мебели и шторы, давно продано. Остались лишь мусор и голые стены.

Дверь в третью комнату закрыта. Я тихо стучу.

– Оскар? Это я, Клара. Ты спишь?

Слышится стук. Звон опрокинутой стеклянной посуды. Чертыханья. Снова стук. Затем шлепанье ног.

Я жду, сжав губы в тонкую линию.

Наконец дверь со скрипом приотворяется. В щелку выглядывает лицо – когда-то красивое, но теперь осунувшееся, бледное и худое.

– Клара, – хрипит брат. – Снова вернулась?

– Я всегда возвращаюсь, и ты это знаешь.

Толкнув дверь, встречаю лишь легкое сопротивление. Распахнувшись внутрь, она хлопает о стену. Передо мной стоит Оскар, одетый в одну ночную сорочку. Обнаженные ноги – кожа да кости, босые стопы посинели от холода. Не думала, что такое возможно, но брат выглядит хуже, чем месяц назад.

– Впусти меня, – мягко прошу я.

Оскар всплескивает руками и отворачивается. Волоча ноги,добредает до постели, падает на нее и прикрывает лицо ладонью.

– Только я решил, что избавился от всех оставшихся назойливых родственников, – вздыхает он. – Пришла выразить свое разочарование? Или просто посмотреть на меня своим фирменным взглядом?

Не обращая на него внимания, отношу тарелку к столу. Тот завален листами бумаги, исписанными неразборчивым почерком и заляпанными чернильными пятнами. Несколько листов залиты чернилами из перевернутой чернильницы. Чернила капают с края стола и собираются в черную лужу на полу. Она похожа на застарелое пятно крови.

Я освобождаю часть стола, сдвинув все в сторону, и ставлю на него тарелку. Затем беру лежащий сверху лист.

– Вижу, ты усердно работаешь, – я пытаюсь разобрать каракули брата. – Это заказ? Или пишешь на удачу?

– Сама как думаешь? – рычит Оскар. Он поворачивается ко мне и зло смотрит на меня из-под ладони. – С тех пор как ты прокляла меня, я не могу получить контракт. Довольна, ведьма?!

Я кладу лист на стол и сажусь на краешек постели, сложив руки на коленях. Возражать на обвинения Оскара бесполезно. Когда-то он был многообещающим юным писателем, но за последние пять лет не написал ничего стоящего. За те пять лет, которые я провела в Эледрии.

Помнит ли Оскар вообще о моих приходах и уходах?

Оглядывая комнату, вижу пустые бутылки, стаканы – свидетельства отвратительных пристрастий брата. Он проводит жизнь в тумане ярости, боли и самолечении.

Я подавляю готовый вырваться вздох. Ругаться без толку. Я беру Оскара за руку. Сначала его пальцы вяло лежат в моей ладони, затем едва заметно сжимают ее.

– Я бы хотел, чтобы ты не уходила, Клара, – жалобно говорит он, не отнимая второй ладони от лица. – Когда ты уходишь, здесь так… темно.

– Может, напишешь мне рассказ? Чтобы я обязательно вернулась?

– Мне в этом с тобой не сравниться. Отец это знал. Все знали. Я не могу писать как ты.

– Неправда, Оскар, – качаю я головой. – Забыл, что ты у нас семейный гений? Ты унаследовал отцовские… его…

Оскар роняет руку и смотрит на меня сердитым взглядом.

– Пороки? Продолжай, я знаю, о чем ты думаешь.

– Я хотела сказать «дарования».

Фыркнув, Оскар с огромным усилием садится. Его плечи никнут, подбородок опускается до самой груди.

– Не было у отца никаких дарований. Только проклятия.