Книга Год Дракона, страница 353 – Вадим Давыдов

Ребе треснул его посохом по плечу, – не слишком больно, но чувствительно:

– Тебе смешно, ходячий цорэс^[78]?!

– Я улыбаюсь, даже когда хочется плакать, ребе. А тебе разве грустно?

– Я знаю – ты «тыкаешь» всем, и королю, и Римскому Папе. Тебя не учили вежливо разговаривать с людьми, которые старше тебя в два раза?

– Разве я хамлю? – удивился Майзель. – Просто я ко всем обращаюсь на «ты». Если уж сам Всевышний разрешает любому на всех языках называть его на «ты», – люди, требующие себе каких-то исключительных, не подобающих даже Господу Богу привилегий, вызывают у меня, по крайней мере, недоумение. А в особо тяжких случаях – могу и голову откусить.

– Некоторый резон в твоих словах имеется, – пожевав губами, нехотя согласился ребе. – Ну, хорошо. Так если тебя смешат ритуальные – как ты сказал? Пассы? – тогда зачем ты здесь?

– Я люблю своих друзей, – подумав, произнёс Майзель. – Для них всё это важно. Я мог бы пойти к любому другому раввину, и легко получить от него все мыслимые разрешения и благословения. Без каких-то глупостей вроде принуждений и подношений, а потому, что я – это я. Но я пришёл к тебе – тебе же наплевать, кто перед тобой, король или мусорщик. Или Дракон. Если ты мне поверишь, значит, я чего-то стою.

– Ну?! Говори.

– Знаешь, ребе, так уж повелось у людей: на самые главные события в своей жизни они зачем-то зовут служителя культа. Даже гораздо чаще, чем адвоката. Ей-богу, для меня загадка, зачем. Но мне почему-то очень хочется в последнее время походить на человека. Наверное, я старею. Как ты считаешь?

– Ах, ты, шейгец^[79], – вздохнул ребе. – Ты такой цудрейтер^[80], – на тебя даже сердиться толком нельзя. Это же надо, – отпустить слабую женщину, вот такого роста, – ребе приложил ребро ладони к груди, – прямо в пасть к этому, как его? – к этому хазерюке^[81], а файер зухт ин^[82]! И она ещё хочет за тебя замуж?! Бедная, бедная женщина! Наверное, ты её околдовал! Хватит ржать, как мишугинер^[83]!

– Это не я, а она, ребе, – помотал головой Майзель. – И не толькоменя. Даже этот – ох, – хазерюка не смог устоять. Отдал ей в руки самое дорогое, к чему – к кому – испытывал хоть какие-то чувства, – своего сынишку. Ну, так ведь это Елена!

– А с ним самим что? – сердито поинтересовался ребе. – С этим, гроз зол аф им ваксн^[84], – что ты с ним сделал?

– Его загрызли его же шакалы, – веселье Майзеля как рукой сняло. – Я не собирался его убивать. Елена дала ему слово – мы его не тронем. Но мы при всём желании не можем успеть везде. Его заказал старый подельник Сосняковский. Слышал ты о таком, ребе?

– Я слышал, он выкрест^[85], – пробормотал ребе.

– Ну, тем более, – оскалился Майзель. – Я велел его стереть.

– И ты говоришь об этом со мной?! – кажется, Майзелю всё-таки удалось вывести ребе из равновесия. – Не хочу об этом знать!

– Да, ты неплохо устроился тут, прямо как в башне из слоновой кости, – Майзель огляделся и завистливо вздохнул. – Книжечки старинные листаешь. Можешь выбирать, что хочешь знать, а чего не хочешь. Увы, не всем так повезло. А мне вот скучно врать, ребе. Говорить правду куда веселей.

– И король хочет меня с тобой помирить, – словно удивляясь, проговорил ребе.

– Да, и давно. Я-то с тобой не ссорился, но все знают: ты на меня дуешься. Но если мы помиримся, тебе придётся выслушивать от меня только правду. Любую и постоянно. И не дуться. У нас слишком много работы, чтобы ссориться по пустякам.