Книга Все только начинается, страница 47 – Антонина Циль

— Далеко ехать? — осторожно спросила она младшего Эклада, когда они выехали на серпантин вдоль моря.

— Не очень, — откликнулся тот. — До войны центр города был почти на перешейке, там, где сейчас рыбацкий поселок. Потом Лонто-хейм получил статус курортного города и начал расти вдоль пляжей, а старые дома переделали под небольшие местные фабрики и цеха.

Молодой человек сидел за рулем, ссутулясь, и Ане показалось, что он не очень комфортно чувствует себя за рулем. Впрочем, все, что делал Горг, выдавало его болезненную неуверенность. Лишь его речь, несмотря на запинки, отличалась грамотностью и емкостью.

— Что вам известно о старой типографии?

— Мальчишками мы любили проводить время в ее окрестностях. Рядом хорошие места для рыбалки, правда, после войны там часто находили мины. Мы продавали работникам пойманную рыбу и тратили монеты на сладости в кофейне Кракстоу.

«Странные воспоминания для ребенка из богатой семьи», — подумала Аня. Но Грог с горечью добавил:

— Фред всегда отбирал у меня карманные деньги. Но я ему даже благодарен, это было хорошей школой жизни.

Анне стало неловко, словно она заглянула в замочную скважину чужого дома. К счастью, машина свернула к берегу.

Типография представляла длинное унылое здание из красного кирпича. На втором этаже кое-где были выбиты стекла. Потрескавшаяся табличка на дверях гласила, что газета «Серпантин» признана банкротом и больше не издается.

Нижний этаж когда-то был офисом редакции, разделенным перегородками на кабинеты. На письменных столах до сих пор оставались подставки с иглами для накалывания заметок, но бумага на них рассыпалась в труху.

По кабинетам у окон расселись оставшиеся сотрудники, сплошь старики. Они громко переговаривались, за долгие годы работы привыкнув перекрикивать шум прессов.

Шаткая деревянная лестница вела на верхний полуэтаж, в кабинет редактора, который прежде наблюдал за работой сотрудников через стекло. В наборном цехе работал лишь один человек, Ольфред Дюсс, пожилой мужчина в кожаном фартуке, чей возраст приближался к девяностолетию.

Ольфред признался, что на устаревшем оборудовании цех может потянуть не более трех тысяч экземпляров рекламных плакатов. Или две тысячи газет на двух типографских листах.

Краска имелась в наличии, но печатные пластины, которые требовались для рисунков и фото, можно было заказать в двух-трех специализированных магазинах на побережье, поскольку их вид давно перешел в разряд раритетов. Старомодные шрифты набирались вручную, на это уходило гораздо больше времени, чем на более современном оборудовании.

— Двадцать лет назад, — с гордостью сообщил старик, — я победил на конкурсе наборщиков. Вон и грамота висит. Тридцать восемь букв в минуту вслепую. Люди говорят, нам тут всем пора на пенсию, но кто тогда будет печатать рекламки для жителей города? Это пусть самые разборчивые мотаются в Эй-лон-брир за приглашениями на свадьбу, с голубками и прочей ерундой, а простое скромное объявление о продаже дома или автомобиля, двести аистов за сотню, легче размножить у нас тут.

Остальные пожилые сотрудники согласно кивали седыми головами.

Анна задумчиво прошлась по цеху. Конечно, это прошлый век. Но две тысячи экземпляров – это как раз количество жителей Лонто-хейма, считая регулярных курортников.