Книга Сны с чёрного хода 2, страница 77 – Алексей Небоходов

Она не знала, сколько времени пролежала так, замерев, прислушиваясь к каждому шороху. Может, секунды, а может, целую вечность. Наконец, чувствуя, что ещё немного – и страх возьмёт над ней верх, она с силой откинула одеяло и встала. Халат, который она набросила на плечи, был холоден, словно долго лежал под зимним воздухом.

Она подошла к окну, отдёрнула штору.

Ночь за стеклом была такой же, как всегда. Спокойной, размеренной. Свет из окон чужих квартир падал жёлтыми пятнами на асфальт, вдалеке тянулся гулкий звук поезда. Всё выглядело так, как должно было выглядеть. Точно так же, как во все предыдущие ночи.

Но что—то в этом привычном пейзаже больше не казалось безопасным.

Лия вздрогнула, крепче сжав халат на груди. Она понимала: нечто изменилось, нечто сдвинулось в самой ткани реальности. Она могла убедить себя, что это всего лишь игра разума, что голос был порождением усталости, что он не значил ровным счётом ничего. Но в глубине души знала: та последняя черта, о которой её предупреждали, действительно существовала. Она уже стояла на её краю.

Но утро изменило всё.

Солнечные лучи, пробившиеся сквозь занавески, разогнали ночные кошмары, и голос во сне стал казаться бредом, нелепым наваждением. Разве можно всерьёз бояться того, что произошло в сновидении?

А потом она увидела Александра, и тревога исчезла.

Стоило почувствовать его руки – тёплые, уверенные, знакомые. Стоило услышать его голос – низкий, спокойный, пронизывающий её до самых костей, наполняющий её мир смыслом. Стоило встретиться с его взглядом, в котором было что—то такое, без чего теперь она не могла существовать, как страх рассыпался, исчез, словно его никогда не было.

Её уже не волновало, что говорили голоса во сне, потому что все предостережения теряли свою значимость перед настоящим, наполненным живым теплом и близостью. Её миртеперь сужался до одного человека, до его глаз, до его прикосновений, до тихого звука его дыхания рядом. Как могла она заботиться о какой—то черте, если её вселенная теперь вращалась вокруг него, а страхи рассеялись, уступая место чему—то более сильному, более настоящему?

Она пыталась вспомнить, что оставила там, за границей времени, но каждый раз оказывалась перед пустотой. Имён, лиц, событий – ничего из этого больше не имело для неё чётких очертаний. Они исчезли, растворившись в тумане забытых снов. Если что—то нельзя вспомнить, значит ли это, что оно действительно существовало? Разве можно считать потерей то, что уже перестало быть частью её жизни?

Казалось, что ее выбор был сделан задолго до того, как она осознала его неизбежность, и теперь она просто плыла по течению, позволяя этому миру окончательно вобрать её в себя. Но это было не совсем так.

Время остановилось, замерло в одном длительном мгновении, которое растянулось на неопределённый срок, превратившись в бесконечный цикл повторяющихся дней. Лия чувствовала, как Москва восемьдесят пятого года поглощает её, словно этот город был не просто местом, а целым миром, отрезанным от остальной реальности. Он больше не изменится, застыв в своей неподвижности, в своих низких серых облаках, в шуме трамваев, в запахе зимнего воздуха, смешанного с ароматами старых подъездов и мокрого асфальта.

Лия знала, что это не просто её воображение. Она чувствовала всем существом: здесь нет будущего, нет плавного течения времени, которое уносило бы их вперёд, к неизбежным изменениям. Здесь есть только вечное сейчас. Этот город никогда не станет другим. Он будет жить в своём восемьдесят пятом, как пластинка, заевшая на одном и том же такте, бесконечно повторяющая один и тот же мотив.