Книга Сны с чёрного хода 2, страница 126 – Алексей Небоходов

На кладбище её опустили в вырытую наспех яму: земля осыпалась на доски глухо стучащими комьями. Всё было быстро, сухо, как будто это не смерть, а очередной бытовой эпизод, который нужно просто завершить. Там, среди кривых, потрескавшихся надгробий, в холодной земле вырыли яму, достаточно глубокую, чтобы земля быстро осела и не напоминала о себе.

Захоронение прошло без обряда, без слов, без даже намёка на скорбь. Земля осыпалась на сырые доски, покрывая их толстым слоем влажной грязи. Всё закончилось за пару часов, и никто не задержался у могилы дольше, чем требовалось, чтобы окончательно засыпать яму. Никто не вспоминал, какой мачеха была при жизни, никто не говорил громких слов.

Но вечером отчим сел за стол, вытащил початую бутылку, плеснул водки в два стакана – один себе, другой просто поставил напротив. Запах спирта смешался с запахом вчерашнего хлеба и табака. Первую рюмку он выпил молча, потом налил снова, потом ещё, и вскоре его дыхание стало тяжёлым, слова – размытыми, движения – резкими. К ночи он был уже в хлам, валялся на лавке, бормоча что—то невнятное, и в этой пьяной, глухой тишине было что—то угрожающее. Теперь Лия осталась с ним одна.

С того вечера в доме повисла новая, гнетущая тишина, в которой что—то незримо сдвинулось, изменилось, сделалось опасным. Лия не могла точно сказать, когда это началось, но отчим больше не был тем безразличным, грубым мужиком, который воспринимал её как часть обстановки. Теперь он смотрел на неё иначе, его глаза дольше задерживались на ней, и в этом взгляде читалось нечто тревожное, липкое, оставляющее холодный след внутри. Она чувствовала его присутствие даже тогда, когда он молчал, замечала, как его тень задерживалась у дверного проёма, как он будто ждал чего—то, чего она не могла или не хотела понять.

Он никогда не был добрым, но в его присутствии раньше чувствовалось равнодушие. Он не любил её, не заботился о ней, но и не видел в ней ничего особенного.Просто ещё один человек в доме. Теперь же в его взгляде появилось что—то другое. Чёрное, плотное, липкое, то, что Лия сразу не могла назвать, но от чего внутри холодело.

Он следил за ней, и это уже не было простым взглядом. Лия чувствовала, как его глаза цеплялись за её движения, впивались в неё, даже если он сидел молча, сжимая в пальцах сигарету, выпуская в воздух сизые кольца дыма. Раньше он не обращал на неё внимания, а теперь задерживался в дверном проёме, наблюдал, когда она мыла посуду, словно высчитывал что—то, о чём она не хотела знать. Его взгляд неотступно следовал за ней, в нём было что—то затаённое, что—то вязкое, заставляющее холодок пробегать по её спине. Даже когда он молчал, даже когда казалось, что ничего не происходит, она чувствовала его присутствие, знала, что он где—то рядом, за спиной, за стеной, в тени, откуда за ней наблюдали.

Теперь в доме были только они двое, и эта тишина, эта замкнутость пространства делала время невыносимо медленным. Каждая ночь длилась бесконечно. Как только солнце опускалось за горизонт, стены будто смыкались вокруг, воздух становился густым, пропитанным напряжением, которым было трудно дышать. Мир за пределами дома исчезал, а внутри оставались лишь шаги – его шаги, мерные, ленивые, неторопливые, но в этих звуках было что—то отдалённо нехорошее, что—то, что не давало ей уснуть.