Книга Золото и пепел. Хроники города номер Три, страница 24 – Мария Соколова

— Что это, чёрт возьми, было?!

— Молчи. Я не знаю. Раньше такого не слышал. Уходим, — шиплю я, доставая мечи из ножен.

Тяжёлая, зловещая тишина опускается, словно погребальный саван. Воздух густеет, давит на грудь, а затылок сводит от ощущения неминуемой опасности. Чувствую её приближение – тень, быструю и бесшумную. Оборачиваюсь и вижу, как она обрушивается с потолка. Тонкая, почти плоская, с десятком лап, когтями-серпами и пастью, полной сверкающих, иглоподобных зубов. Всё происходит мгновенно. Дэн не успевает издать ни звука. Монстр набрасывается на него, и челюсти смыкаются на шее с отвратительным хрустом. Кровь брызжет фонтаном, окрашивая алым всё вокруг. Голова отлетает и катится по камням: глаза стеклянные, рот открыт в немом, застывшем крике. Тело падает на землю, как сломанная игрушка, а дробовик вываливается из рук, с лязгом отлетая в сторону. Чудовище, не останавливаясь ни на миг, начинает вгрызаться в тело, разрывая его на части в отчаянной попытке добраться до сердца. Шокированный, я замираю на секунду, в ушах звенит, а в памяти всплывают его слова: "У меня сын, емувсего три месяца…"

Слепая ярость вскипает в груди. Рывок! Мечи рассекают воздух с резким свистом. Удар по лапам, чтобы обездвижить, затем смертельный выпад в шею. Кровь брызжет в глаза, но я не останавливаюсь. Дальше бью в голову, лезвие входит в череп, проламывая кость. Тварь визжит, когти в предсмертной агонии цепляются за стены, царапают пол, оставляя глубокие борозды. Не останавливаюсь, в исступлении рублю снова и снова, пока она не затихает, утопая в собственной крови.

Отхожу назад и медленно опускаюсь на пол, не в силах поверить в произошедшее. Воздух жжёт лёгкие. Руки в крови – алой и чёрной. Дэн мёртв. Его голова лежит в углу, смотрит на меня пустыми глазами. Рука оторвана и лежит у стены, пальцы скрючены в последней, отчаянной попытке ухватиться за жизнь. От грудной клетки остались лишь клочья, сквозь которые видны рёбра. Смотрю на это, и внутри всё кипит – ярость, вина, скорбь. Он хотел жить! У него жена, сын! Ребёнку всего три месяца. А я не смог спасти…

Через несколько минут, немного успокоившись, вызываю чистильщиков по голографу:

— Нужен отряд на -8 уровень, юго-западный коридор. Напарник мёртв. Забирайте. Тварей всех убил.

— Принято. Жди, — отвечает мне кто-то усталым и абсолютно безэмоциональным голосом.

Чистильщики спускаются через полчаса – трое в серых комбинезонах, лица закрыты масками, в руках мешки и носилки. Один смотрит на останки, снимает маску, морщится:

— Этот на -8 впервые был?

— Да, — хрипло отвечаю я, в горле пересохло.

— Бывает. После уменьшения порога допуска месяц назад – это уже третий в мою смену. А сколько еще пропало с концами, потому что без напарников пошли, — пожимает он плечами. И равнодушно, как будто собирает мусор, начинает складывать куски тела в мешок – голову, руку, оторванные ребра.

Поднимаюсь вместе с чистильщиками наверх. Расписываюсь в каких-то бумагах как свидетель и иду в управление. Кидаю жетон на стойку. Бабка смотрит на меня проницательным взглядом, пальцы пересчитывают мятые купюры.

— За смену, и еще плюс доплата за опасность, и еще за сопровождение новичка на -8, — бормочет она и кладет деньги на стол, неприязненно посматривая на мои руки, грязные и липкие от крови. — Иди что ль помойся в раздевалке. Нечего тут в крови по управлению шастать. А напарник твой где?