Книга Измена. Серебряная Принцесса, страница 38 – Стеффи Ли, Чинара

Все ещё зачем-то пытаюсь найти объяснение поступкам и резко изменившемуся поведению Андрея. Хотя зачем прилагать усилия, когда он довольно ясно выразил свою позицию. Отрыто ее показал…

Смотрю на небольшой кружок часов, который держит в руках греческая нимфа, стоящая на комоде. Стрелка медленно движется к шести.

Папа, скорее всего, ещё не вернулся и приедет только часа через два. Есть возможность незаметно подняться к себе, а потом сослаться на усталость и провести остаток вечера в одиночестве.

Никого не хочется видеть.

Крадучись поднимаюсь вверх по лестнице, затаскиваю пакеты в комнату, и понимаю, что хочу пить. В горле так сухо, словно в него насыпали песка. Я не ела с самого утра, но до сих пор нет никакого желания. Мой организм настолько перенасыщен эмоциями, что они с легкостью затмили всякую потребность в пище.

Спустившись обратно на первый этаж и зайдя накухню, двигаюсь практически беззвучно. Останавливаюсь возле белоснежного стола, достаю с верхней полки стакан, беру в руки графин вытянутой формы. Наблюдаю за тем как прозрачная жидкость мерно перетекает из одного сосуда в другой, как вдруг за спиной раздается вопрос:

— Ты голодна?

Я ошиблась, предполагая, что Констанция безучастно останется сидеть в гостиной.

— Нет.

— Как сходила за покупками?

— Нормально.

Желая избежать дальнейших расспросов, поднимаю стеклянный стакан и начинаю жадно пить.

Она молча кивает. Ничего больше не говорит и не спрашивает. На ней длинный серый шелковый халат. Гладкие серебристо-светлые волосы уложены в идеальный пучок с помощью китайской палочки для волос.

Отвернувшись, мачеха собирается выйти из кухни, как накатывает мысль, что я так и не поблагодарила её. Пару раз пыталась, но отчего-то все время откладывала. Не решалась. Стопорилась.

Однако совесть непреклонно толкает — должна.

Выпив последнюю каплю, опускаю пустой сосуд на столешницу и тихо кидаю:

— Спасибо.

Констанция изящно поворачивается в мою сторону, изумленно скинув брови.

— Спасибо, что заставила переодеться в тот день, когда я поехала на съемки.

Произошедшая сцена всплывает в голове.

— Смени наряд, — презрительно кинула она, зайдя следом за мной в комнату, когда я поднялась, чтобы взять другую сумку.

Её слегка приказной тон разозлил. То, что она вошла, не постучавшись — возмутило. И я готовилась ответить, что это только мое дело — как выглядеть и во что одеваться. Но мачеха, усмехнувшись, опередила:

— Ты собралась на траур? Хочешь дать людям повод понять, как сильно страдаешь и всячески просишь себя пожалеть. Не смотри так удивленно, я не вчера родилась. Возможно, ты добьешься своего, и кто-то тебя и пожалеет. Но ответь себе, ты этого хочешь? Жалости и насмешки? Что ж, тогда дело твое. Кто я такая, чтобы тебе мешать.

Еще раз усмехнувшись, она вышла из комнаты, а я осталась наедине со все ещё звенящими в комнате словами. Внутри бурлил гнев. Отчаянно хотелось кричать. И что-нибудь с грохотом разбить. Но я так ничего и не сломала, а через минуту, когда снова вышла из своей комнаты — на мне были светлые брюки и легкая кофточка.

—Я тебе не враг. — вновь приблизившись на пару шагов, устало произносит мачеха.

При отце она всегда ходит на каблуках и сейчас редкий случай, когда она стоит босиком. Первый раз с того времени, как я ее знаю, мне кажется, что она выглядит уязвимой.