Книга Подводная конкиста, страница 12 – Вита Марли

Чудом и было.

С чего вдруг тот хмурый человек, что собирался её не то зарезать, не то продать, вдруг резко изменил свои планы и вздумал помогать ей? Тот единственный двуногий, чьё лицо русалка накрепко запомнила.

И голос.

Повелительный тон, отдающий приказания. Громкий рявк, которым моряк осадил шутника и низкий шёпот, которым просил «замолвить словечко перед хозяином морей».

Однажды до ушей Иш-Чель долетело слово, которое, по слухам, люди использовали в своём обиходе — куртуазный. Что оно значило, тланчана не понимала, но слово казалось таким вычурным, таким забористым, так оно звучно перекатывалось на языке, что хорошенько врезалось в память.

Тот человек с корабля, по её мнению, был именно таким — куртуазным. Именно так его хотелось живописать.

Иш-Чель понимала: моряк намеренно пошёл против более влиятельного и сильного сородича. Зачем и почему — вопрос интересный. Но бросить в беде странного, противоречивого и бесконечно куртуазного двуногого дочь вождя не смогла.

Теперь сидеть Иш-Чель взаперти в родительском поместье, да передвигаться по городу исключительно в окружении плотного кольца охраны.

И поделом.

Сама виновата, глупая.

Едва солнце зашло за горизонт, тланчана отошла от окна. Полотно с узорчатой вышивкой грузно опустилось, в светильнике с тряпицей, щедро пропитанной кокосовым маслом, затанцевал огонёк. Моргнул приветливо, отражаясь в диковинных вещицах, компасах, астролябиях и половинке разбитого зеркала.

Иш-Чель расплела смоляные косы, распустила ремешки сандалий, да присела на мягкий топчан.

Светильник погасить не успела.

Снаружи кто-то закопошился, зашуршала тяжёлая ткань оконной занавеси, один прыжок — и в проёме показался тот самый моряк, которого сердобольная тланчана, — не приведи Тлалок, чтобы узнали как именно! — притащила в Кулуакан. Заметив побледневшую от испуга Иш-Чель, мужчина спешно приложил палец к губам.

— Тихо, не пугайся! — человек вскинул руки в капитулирующем жесте, — Ничего не сделаю, поговорить хочу.

Тланчана медленно кивнула. Визит, конечно, неожиданный, но от чужеземца не исходило опасности.

— Стар я уже залезать в окна к прекрасным сеньоритам, — перекинув ноги, моряк резво спрыгнул, но, не заметив уступ, налетел коленом, — Ну здравствуй, Иш-Чель, рад видеть тебя в добром здравии, — потирая ушибленное место, комично прокряхтел он.

Пожилой лекарь выболтал человеку имя русалки. Что ж, тланчана тоже помнила, как обращался к моряку его товарищ.

— И ты здрав будь, Тиен.

Три дня квартирмейстер провалялся варёным угрём в хижине пожилого целителя. Ещё три дня — угрём варёным притворялся. Выходил из лачуги, шатаясь, и привалившись к стене наблюдал за поместьем местного вождя.

По меркам Эстебана, рафинированного андалузца, Кулуакан оказался вовсе не селением, не деревушкой, как испанец думал раньше, а самым настоящим полноценным городом. Не родная Севилья, конечно, но размах впечатлял. Здесь каменные постройки внушительных размеров соседствовали с дикими джунглями, поместья высшей знати располагались близко к жилищам ремесленников, вокруг город обхватывала река, где за её пределами труженики-землепашцы выращивали маис и обитали в примитивных глинобитных мазанках.

В слова безумца-целителя верилось с трудом. Вместо тёмно-синих вод, косяков мелких рыбешек или огромных размером с дом китов над головой светило самое обыкновенное солнце, а вместе с ним лениво скользили пушистые, как перина, облака. Жара стояла невыносимая. Тропическая, липкая, как в парнике.