Книга Когда по-прежнему сбываются мечты, страница 116 – Вероника Касс

Мари после того случая неделю не вылезала из своей лаборатории и все же родила на свет гипотезу, почему Марк такой сильный. Она первоисточником обозначила мой кулон. Сначала он не давал обернуться моей матери, и часть ее силы передалась мне. Потом то же самое случилось и со мной. Волчица внутри меня росла и, дойдя до пика своей мощи, не смогла обернуться и принялась накапливать энергию, которая потом уже перешла к моим детям. Не знаю, как кому-то другому, а мне стало все еще более непонятно. Куда интереснее думать и верить, что твой ребенок единственный такой в своем роде – уникальный.

А еще Мари перебралась насовсем на Дальний Восток. Волк, сменивший на посту Касуцкого, оказался ее парой, а встретились они, когда Мари вместе с Назимовым летала на совет.

Васильевже так и не смог приручить свою истинную. Когда я узнавала о течении их отношений от отца или самого Макса, где-то глубоко-глубоко в душе радовалась. Значит, мы с Игнатом не самый худший пример истинной пары. По край ней мере, бывают и хуже. Васильевы четыре раза разводились и три расписывались, и все за год, и да… сейчас они были опять в разводе, уже несколько недель как. Причем на этот раз сбежал Макс, бросил все дела на отца и уехал на наш с Игнатом остров с просьбой никому его не выдавать.

Отец был крайне возмущен такой перспективой, ведь у него есть дела поважнее, а именно затянувшиеся на год поиски завравшейся стервы. Так он называл маму. Поматросившую и бросившую его, опять. Опять! Это «опять» серьезно било по чувству его достоинства. Маша напоила Олега каким-то сильнодействующим снотворным и, заперев в квартире, уехала, не оставив никаких координат. Это было как раз в тот день, когда у Марка произошел оборот, потому-то отец и не брал трубку.

Я так глубоко погрузилась в воспоминания, что прикосновение мягких губ мужа стало для меня неожиданностью. Он взял мое лицо в ладони и начал покрывать его сладкими и такими невесомыми поцелуями.

– Спасибо, – тихо шептал он между ними, – я даже выразить не могу, насколько рад.

– Люблю тебя.

– И я, родная. И я так тебя люблю, что сам себе завидую.

Еще один долгий-долгий поцелуй, а после мы разбудили детей и, собрав вещи, поспешили скорее на выход из самолета.

– Приветствую вас.

Александр забрал у меня небольшую сумку и положил в багажник ожидавшей нас машины. Игнат повторил то же самое, только со своим большим чемоданом. И с укором обратился к своему бете.

– Я думал, нас Назимов будет встречать. Обещал же.

Я как раз сидела в машине и пристегивала своих котят к детским сиденьям, когда услышала ответ. Как хорошо, что я сидела и не держала детей на руках.

– У Александры Николаевны ненормальная активность аппаратов. Мари уже летит, все ждут, что она скажет, наши врачи ничего не понимают. Николай сейчас с дочерью. Сами понимаете, это могут быть последние…

– Молчать! – резкий окрик Игната заставил его подавиться собственными словами, но я прекрасно поняла, что он собирался сказать. Последние часы или даже минуты жизни.

Бедная Лекса, ровно три года прошло, как она в таком состоянии. Никто ни на что уже не надеялся, и, возможно,смерть была бы избавлением для нее. Но я так не считала. Это было несправедливо, у нее столько еще всего было впереди, поэтому ни она, ни ее организм просто не могли сдаться.

– Мне надо в больницу, Игнат.

– Ты уверена?

– Игнат, да!

– Хорошо. Саша, слышал? Едем в больницу. – Муж пристегнул ремень безопасности, а Александр крутанул руль. Я же взяла в ладони ручки своих малышей, которые все это время настороженно молчали, чувствуя неладное. Хорошие, смышленые мои, помогали мне не скатиться в истерику.

На этаже, где лежала Лекса, царила суета. Врачи, волки, полукровки – все бегали туда-сюда с ошалелыми глазами. Детей я отправила вместе с мужем в поселение. Это не то место, где они должны находиться в свой праздник.

Четкими, ровными и очень медленными шагами дошла до палаты, я боялась торопиться.

Внутри было тихо, если не считать писка аппаратуры, такого частого и противного, что хотелось заткнуть уши или сразу застрелиться, лишь бы не слышать этого жуткого шума.

Назимов сидел у кровати и держал дочь за руку, чуть поодаль стоял тот самый араб Амин, который частенько ее навещал. Я не сразу его заметила, он прислонился спиной к самой дальней стене, руки в карманах, и, судя по тому, как топорщилась ткань, он их сжимал в кулаки. А лицо было напряженно настолько, что желваки перекатывались туда-сюда, пока он напряженно стискивал челюсти.

Я сделала еще два шага вперед, и аппаратура завыла сиреной. Мужчины отвлеклись на экраны мониторов, тогда как я смотрела на белоснежное лицо моей наглой и любимой блондинки.

Мне показалось?

Или…

Ее ресницы распахнулись, и она открыла глаза!

Черные как сама ночь глаза…