Книга Эта башня во мне, страница 23 – Надежда Ожигина

– Фара же лопнула, – буркнул Обухов, разве что ножкой не шаркнул. Мол, признаю, накосячил, но по объективным причинам. – Я потом смекнул, что это она. Психанула, значит, из-за любовника.

– Из-за кого? – подскочила я, хватая со стула шоппер.

– Брысь отсюда, – вмешался Фролов. – Успеете подраться, малые дети. Жрать охота. И спать охота. Не только вам, звезда неземная. Мы тоже целый день на ногах. Данилка, не экономь, родимый, ночь сегодня вдвоерастянется.

Обухов козырнул и скрылся. Только грохнула входная дверь.

– Уф, – подытожил Вадим Никонорович. – Аля, устраивайтесь, отдыхайте. Может, хотите прилечь? В соседнем кабинете диванчик имеется.

Я проигнорила его вопрос. Достала телефон, отключила. С тоской подумала о горячей ванне.

– А телек в вашем хозяйстве есть? Нужно звук врубить на полную громкость.

– Воронцов посоветовал? – уточнил Фролов. Очень серьезно, мигом собравшись и растеряв полусонную мягкость. – Это дело, это он молодец. Включу-ка я глушители от греха. Сейчас жалею, что мы так с ним столкнулись. Но кто ж мог подумать, что Григ… Понимаете, со стороны… В общем, страшно смотрелось. У Обухова сестра так погибла, вот курсант и сорвался на ровном месте. Я чаек поставлю, не возражаете?

Фролов вышел куда-то с электрическим чайником, вернулся, зашуршал пакетом с конфетами. Вручил мне «Мишку на севере».

– Обязательно расскажите мне, Аля, чем Григория так достали. Не теперь, когда поедим. Говорить на голодный желудок вредно, а думать – еще и противно. Но он был вздрюченный, как никогда. Словно вызов бросал кому-то, вытаскивая вас из болота. Я бы подумал про амурные стрелы, но сердце Грига – холодное, как, простите, кусок дерьма мамонта, сохранившийся в мерзлоте.

Интересное сравнение, есть над чем поразмыслить. Спасибо, Вадим Никонорович, вы разнообразили этот вечер!

Обухов вернулся неожиданно быстро, с двумя огромными пакетами вкусностей. Долетел на реактивном ранце? Или карты вместо стелек подложил в кроссовки?

Мозг сбоил, бунтовал, и сознание отказывалось воспринимать чертовщину, навалившуюся за долгий день. Я устала, устала, устала! Не было уже сил пугаться, удивляться, отрицать увиденное. Я отыграла программу на свадьбе, где меня собирались съесть, если верить словам Фролова. Я видела, как один крутой парень метал, будто дротики, обычные карты, и те светились во тьме, как демонические артефакты из фэнтезийных фильмов. А другой крутой парень из-под ногтей выпустил сияющий нотный стан! И погасил фонари в округе.

Какое-то агентство «Брюс», затерянный в реальности павильон…

– Барышня, – подал голос Фролов, – кажется, вы собирались хомячить? Налетайте, пока не остыло. Друг сердечный Обухов, а зачем так много?

– Я вызвал Люську и Патрика, – курсант выдал лыбу напол-лица. – Вы устали, я в карцере на двадцать суток. Кому отбиваться от Кондашова?

– Не дерзи, – осадил наглеца Фролов. И обернулся ко мне: – Стоит признать, что Петр Иванович – это серьезное испытание. То, что вы живы, прелестная Аля, – диво дивное, не стану врать. Ох, господин Воронцов! Что же вы сотворили такое? И главное, шельмец, соскочил красиво. Вроде как нанял нас для охраны. А, Данилка? Классно подставил?

– Должен будет, – с набитым ртом проворчал неугомонный курсант.

– Нет, голубчик, его не припашешь. Это мы ему в обратку должны. Он нам свидетеля со свадьбы сберег, хотя хата Григория с краю. Как и всегда, если подумать. Аля, что-то хотите спросить?