Книга Тайны ночных улиц, страница 81 – Елена Румянцева, Кирилл Токарев, Наталья Ильина, и др.

Я спросил, не огорчен ли он чем-нибудь, и он в ответ задал вопрос, вправду ли я ходил разговаривать с торговцами из Тимимуна? Я подтвердил, и тогда Исмаил заметил:

– Зачем ты разговариваешь с имохар? Ты же мой друг. Не ходи к ним. Имохар тебе не скажут правды, никогда. Аллах знает, какой лжи могут наговорить имохар!

Я не ответил, лишь вздохнул, виновато развёл руками. Исмаил покачал головой и принялся раскладывать посуду для чайной церемонии. Мне уже не раз доводилось пить чай с туарегами, но я никогда не уставал наблюдать за неторопливыми сложным процессом его приготовления. Здесь чай, обязательно зелёный, не заваривают, а варят на углях в маленьком чайничке вместе с сахаром, а потом переливают много раз в стакан и обратно, взбивая густую пену. Большой чайник с водой уже грелся на костре, а Исмаил достал маленький, пузатый, тоже жестяной и закопченный, и высыпал туда добрую пригоршню чая.

Я смотрел на его сгорбленную фигуру, замотанную в просторные грязно-жёлтые одежды. У него были чёрные узкие ладони, которые жизнь в пустыне разукрасила густой сеткой трещин – когда я впервые поздоровался с ним за руку, я поразился, насколько его кожа напоминает кору дерева.

– Эти торговцы из Тимимуна, они издевались над нами всю весну, предлагая смехотворно низкие цены за наших коз. Словно знали, что будет засуха. А сейчас многие готовы продать хоть за сколько – а они не берут, говорят, скоро вы попросите забрать их даром. Тощие животные, которые вот-вот падут. Здесь уже не осталось никакого корма для скота, ничего, – полились привычные уже моему слуху жалобы.

– Слушай, – сказал вдруг Исмаил, посмотрев на меня внимательно. – А те, кто тебя сюда заслал – они не могли бы нам чем-то помочь? Они могли бы сделать колонку. Мы устали доставать воду вручную из пересыхающей дыры.

Было неловко, что, видя столь бедственное положение этих людей, я фактически ничем не мог им помочь, а лишь изучал их, как редкий, почти исчезающий вид. Я попытался, как мог, объяснить ему, что университет – это не благотворительная организация, что они занимаются только исследованиями, а не помощью.

Исмаила не волновали проблемы антропологии и этнографии. Поняв, что не получит с меня ничего толкового, он разочарованно махнул рукой и отвернул свое тёмное, изъеденное глубокими бороздами лицо к костру.

Я стыдливо отвёл взгляд к горизонту, где стайка босоногих мальчишек бегала вдоль улицы, то прячась в тени, то выскакивая тёмными силуэтами на фоне неба. Приглядевшись, я увидел, что они тащили за ноги тушу какого-то животного, овцы или козы. Потом развели поодаль костёр и затолкали тушу прямо в огонь. Рядом вертелись собаки. Тощие, остромордые дворняжки, далёкие родичи высоко ценимой на Западе туарегской борзой азавак, – я их часто видел слоняющимися по улицам или валяющимися в тени акаций. Отдаленный лай собак смешивался с голосами мальчишек.

– Что они делают? – с любопытством спросил я, радуясь, что нашлась другая тема для разговора.

– Они? Кормят собак. Падаль – плохое мясо, годится только на корм собакам.

Я знал, что мусульманин никогда не будет есть животное, не зарезанное по всем правилам, даже если оно умерло не от болезни, а от голода. Даже если сам голодает.

– А зачем они кладут его в костёр?

– Чтоб собаки не озверели. Ты знаешь, собак нельзя кормить сырым мясом, они запомнят его вкус.