Книга Змейка и крылья ночи, страница 167 – Карисса Бродбент

– Хорошо, – сказал король и вышел.

Он не стал утешать дочь, не смягчился. Зачем? Мир тоже не станет. Ей надо это усвоить.

Девушка осталась там и долго стояла одна.

Странно: девушкам часто говорят, что потеря девственности знаменует порог между детством и жизнью взрослой женщины, словно это событие коренным образом их меняет. Но не секс изменил ее навсегда. Сформировала ее не та кровь, что пролилась по бедрам. Но кровь, что пролилась на тот мраморный пол.

Бывают на невинности такие пятна, которые не выцветают никогда.

Я настояла на том, чтобы идти в апартаменты самой, хотя едва могла передвигаться. Мы уже далеко продвинулись по залу, когда Анджелика, четвертый и последний участник, прорвалась через дверь в Лунный дворец. Видимо, задержалась в попытке найти Айвена. Но вернулась она одна. Ее бессловесный крик эхом отразился от каждого закутка Лунного дворца.

Этот звук вторил чему-то внутри меня, что я не умела распознать.

Я схватилась за живот. Под пальцами пузырилась кровь. Но я ее не чувствовала. Чувствовала только грубый пепел Салине – или того, что осталось от Салине.

Я думала о тысячах людей, горящих в энергии Астериса.

Я думала об их легких, иссыхающих в том ядовитом дыму.

О маленьком мальчике и маленькой девочке, которых помнила лишь смутно, и позволяла себе помечтать, как они где-то живут. Теперь я думала об их телах, лежащих глубоко под осколками войны, которой они не хотели.

Райн закрыл за нами дверь. Я споткнулась, чуть не упав на колени, отчего он резко вышел из прострации и приобнял меня. Я сжалась.

– Надо тебя подлатать, – сказал он, не дав мне возразить.

У меня не было сил сопротивляться. Он взял меня на руки, отнес в мою комнату и положил на кровать. Стал рыться в наших вещах в поисках чего-то.

Я таращилась в потолок. Закрывая глаза, видела на внутренней стороне век руины.

Города больше нет. Нет. Нет.

– Лекарства хватит, – сказал Райн, радуясь тому, что у него хорошие новости и повод отвлечься.

Вернувшись, он сел на кровать и вылил зелье мне на живот. Я не дрогнула, когда моя открытая рана зашипела и запузырилась, сплавляя плоть с плотью.

Я знала, что горе Райна было таким же, как у меня. И даже больше. Мне хотелось прикрыть рукой эту рану в его сердце, хотя моя собственная рана грозила разорвать меня пополам.

Когда он отставил пузырек, я уронила ладонь на его руку. Она теперь ощущалась под моими пальцами такой знакомой, с узловатыми суставами, со шрамами и жесткими волосками.

Он не шевелился. Потом медленно перевернул ладонь, сомкнул пальцы вокруг моих и описал по моей руке кружок большим пальцем.

Это было так уютно… так же, как чувствовать его губы на шее.

Я хотела сказать, что прошу у него прощения. За то, что сделал мой отец обоим нашим народам.

«Это война, – прошептал Винсент у меня в ухе. – Власть требует безжалостности. Чего ты от меняожидала? В наших сердцах течет черная кровь».

И хуже всего было то, что я эту необходимость понимала. Понимала, но все равно ее ненавидела.

– А я ведь чуть не отправил туда Мише, – сказал Райн. – Через две недели она могла бы оказаться там.

От этой мысли мне стало еще поганее.

Я почувствовала, как дернулась простыня, когда вторая его рука сомкнулась в кулак.

– Твой отец, – сквозь зубы проговорил Райн, – конченое чудовище.