Книга Шесть опаленных роз, страница 9 – Карисса Бродбент

Нет и нет. Смертью тут и не пахло.В крови Вейла таились красота, жизнь и поразительное чудо. Несмотря на возраст – несколько сотен лет, – его кровь была здоровой, правильной. Отчасти даже изысканной. Ничего общего с человеческой кровью: я могла быть уверена, что при проверках она поведет себя совершенно иначе. И все же в ней крылось что-то знакомое, словно Вейл был улучшенной версией нас.

Возможно, еретическая богиня вампиров все-таки создала кое-что интересное.

Я смотрела на кровь слишком долго, совершенно завороженная.

Мой инструмент был создан магией Зраны, богини Белого пантеона. Входившие в него божества презирали Ниаксию, мать вампиров, а значит, я должна была очень осторожно использовать инструменты, изучая эту кровь.

Одно то, что я раздобыла эту кровь… и принесла ее в город, где поклонялись Витарусу…

Я моргнула – и увидела коленопреклоненного отца на иссохшем поле, и нашу погибель в его дрожащих пальцах, и его готовность насолить богу, который с радостью отплатит ему тем же.

Отогнав эти мысли, я быстро сложила инструменты и спрятала кровь Вейла в ящик.

И все-таки каждые несколько часов я доставала флаконы, чтобы полюбоваться ею, хоть это и продолжалось считаные секунды. Я клялась себе, что делаю это с мыслями о работе; и в целом не лгала, ведь в следующие дни я не отрывалась от рабочего стола больше чем на десять минут… Но на самом деле я была… ну… слегка очарована. Всякий раз, когда на моей стене, внутри светового пятна, виднелись черные крупинки из крови Вейла, у меня вырывался благоговейный вздох.

– Что это такое?

Я обернулась. В дверях стояла Мина. На мгновение меня потрясло явное увядание сестры – по сравнению с силой жизни, которая таилась в крови вампира. В кругах под ее глазами, в углублявшихся впадинах на щеках затаилась тьма. Некогда Мина была поразительно красива, и красота все еще была при ней, но теперь стала устрашающей, как каменный лик богини на надгробии. Я уставилась себе под ноги. Сколько времени она стояла здесь? Если долго, она видела многое из того, чем я занималась. Если нет, следовало тревожиться из-за толстого слоя пыли под ее ногами. И я не знала, какой из двух ответов устраивает меня больше.

– Что это? – снова спросила она.

– Ничего, – ответила я, хотя сестра знала меня достаточно, чтобы понять: иногда «ничего» означает «все».

Я сунула флаконы и линзу в сумку,застегнула ее и встала со словами:

– Мне нужно идти. Я звана к Фэрроу. О твоем ужине позаботится Роза, а я…

Я прошла мимо сестры, которая даже не шелохнулась, задела ее плечом и потом старалась не смотреть, как равномерно оседают на пол пылинки, так, словно отсчитывают секунды.

– Лилит, подожди… – сказала она.

Я замерла, но не обернулась.

– Что?

Мой голос звучал холоднее, чем мне хотелось бы. Вот бы мне быть такой же дружелюбной, как Мина. Как наша мать. Наш отец. В нашей семье, где все тепло относились друг к другу, я отличалась от остальных: я обладала холодным умом, способным поглощать учебники и расшифровывать уравнения, но не знала, как нежно произнести чье-нибудь имя или прикоснуться так, чтобы это считалось лаской.

– Останься сегодня со мной, – сказала она. – Можем прогуляться.

– Я бы хотела, правда. Но работы слишком много.

Даже я понимала, что ее «Ну почему?» в ответ на эти слова прозвучало разочарованно. И я понимала, что она имеет в виду: «Разве это не самое важное»?