Книга Дочь всех миров, страница 149 – Карисса Бродбент

Пока что я просто шел по городу.

Клиника находилась на окраине, где дома по-прежнему лепились вплотную друг к другу, но шум и суета центра сюда не доставали. Маленький, втиснутый между двумя гораздо более внушительными соседями, дом тем не менее поражал величавостью – даже ступеньки перед входом были безупречно чисты, растения ухоженны, бордовая краска блестела. «Эсрин и Имат», – гласила вывеска над дверью.

Дверь оказалась не заперта. Я тихо проскользнул внутрь и прислонился к косяку, чувствуя себя крайне неловко.

Внутри клиника была такой же аккуратной и изысканной, как и снаружи. Сразу за дверью находилась небольшая зона ожидания. За двумя складными бумажными ширмами скрывался проход в заднюю часть, откуда доносились голоса.

– Я все еще не могу разгибать пальцы. – Первый голос явно принадлежал пожилому мужчине, и в нем слышалось беспокойство. – А я вам уже говорил, что если не смогу полностью владеть рукой, то даже не знаю, как мне дальше работать.

– Я понимаю.

Голос Саммерина, плавный и ровный, составлял разительный контраст с рваным провинциальным акцентом пациента.

– И с самого начала мы поставили себе целью добиться, чтобы вы смогли полностью владеть рукой. Восстановление происходит несколько медленнее, чем я ожидал, но поводов для беспокойства нет.

Я шагнул в сторону, чтобы заглянуть за ширму. Мне удалось увидеть спину Саммерина и голову его пациента, на внушительнойлысине которого прыгали солнечные зайчики.

– В руке человека двадцать семь костей и четыре основных сухожилия, – продолжал Саммерин. – Когда вы впервые попали ко мне, двадцать костей были раздроблены, а три сухожилия полностью разорваны. Не говоря уже о содранных мышцах и коже. Видите? – Послышался шелест бумаги. – Сегодня у вас осталось всего пять сломанных костей, а сухожилия прекрасно срастаются. Просто не следует спешить. Мы должны убедиться, что все деликатные соединительные ткани нарастают как надо.

Он преподносил новости как череду фактов, мягко, но не давая повода для возражения. Саммерин хорошо знал свое дело. Он брался за невыполнимые задачи и спокойно делал их выполнимыми.

Это не удивляло меня – или не должно было удивлять. Но вот я заглянул в жизнь человека, которого называл своим лучшим другом, и меня сразу поразило, насколько я был эгоистичен и неуступчив. Я мог по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз за последние годы соизволил посетить клинику Саммерина, в то время как он заходил ко мне четыре раза в неделю – убедиться, что я не покончил с собой.

Сколько всего я пропустил, спрятавшись в хижине на окраине мира и молясь на алтаре собственной исключительности.

За спиной распахнулась дверь, и знакомый голос сказал:

– Макс? Что ты…

Но тут раздался удар, сопровождавшийся оглушительным грохотом. Полетели осколки.

Когда я оглянулся, Моф лежал на полу в окружении разбросанных врачебных инструментов, битого стекла и опрокинутого приставного столика.

– Здравствуй, Моф, – сказал я.

– Здравствуй, Макс, – ответил он, немного смущаясь.

– Моф, сколько раз я тебе говорил…

Саммерин вышел из-за ширмы, но тут же остановился, когда его взгляд упал на меня.

– Макс.

Его выражение изменилось, став серьезным, как будто по моему лицу или позе он сразу же догадался: случилось что-то очень плохое. И как всегда, он был прав.