Книга Песнь ста миров, страница 125 – Цзюлу Фэйсян

Посчитав время, Сяо Монянь понял, что до срока оставалось три дня.

Превозмогая боль в ногах, он бросился в сторону Срединной Равнины. Мужчина знал, что теперь был бесполезен, что не могспасти Жо Шуй, не мог остановить волну, но он просто обязан был пойти.

В четвертый месяц Сяо Монянь наконец-то достиг места последнего вдоха Жо Шуй. Вот только он опоздал, успев лишь издалека увидеть, как лидер улиня подобрал голову женщины и поместил на самое высокое место в знак торжества справедливости на Срединной Равнине.

Ее кровь, должно быть, еще хранившая тепло, каплями стекала на землю, напоминая о слезах, когда-то падавших Сяо Моняню на лицо…

Не было ни единого человека рядом, кто не радовался бы и не хохотал. Только он один неподвижным взглядом смотрел на Жо Шуй, словно все его органы чувств отключили.

В жизни больше не было любви, не было его жены. Глаза человека, которого он пытался защитить любыми возможными способами, жертвуя всем, закрылись навсегда, оставив на лице лишь бледную безмятежность. Сяо Монянь подумал, что Жо Шуй наверняка невероятно устала, и именно поэтому черты ее приняли этот облик.

Он обратил взгляд к небу. От ослепительного света больно защипало глаза, но он не проронил ни слезы. Глядя на палящее солнце поздней весны, мужчина думал, что дождется заката и, когда люди разойдутся, отыщет Жо Шуй снова и отнесет ее…

Домой.

Бай Гуй ступала вверх по каменным ступеням выложенной в глухих горах кривой лестницы. С каждым шагом она, казалось, видела перед собой сгорбленного мужчину, ползущего вперед и выдалбливающего эти самые ступени. На конце длинной лестницы стоял одинокий храм, и седовласый старик подметал во дворике опавшие листья. Услышав сопровождающий поступь Бай Гуй звон серебряных колокольчиков, старик поднял голову и спокойно взглянул на гостью.

– Пришли возжечь свечи?

Годы, точно лезвия, изрезали некогда прекрасное лицо монаха бесчисленными морщинами. Бай Гуй, ничего не ответив, медленно вошла в храмовый двор. Там, под высоким деревом утун, лежали рядом две могилы, на одной из которых было вырезано: «Покойная жена Жо Шуй», а плита второй пока оставалась пуста. Падающая сверху увядшая листва делала эту картину еще более скорбной.

Пожилой монах проследил за взглядом Бай Гуй и растянул сухие, шершавые губы в улыбке.

– Одна могила моей жены, а вторая – моя.

Гостья обернулась на него: монах, глядя на надгробную плиту, слегка сощурил глаза, словно вспоминая прекрасное прошлое.

– Она хотела, чтобы я проводил с ней каждый день. Встречать вместе рассветы и провожать закаты. Прежде нам этого не удалось, но последние несколько десятков лет я медленно наверстываю упущенное.

– И как, уже наверстали? – тихо спросила Бай Гуй.

Долгое мгновение монах молчал, а потом горько улыбнулся:

– Умерших уже не возвратить, и что бы я ни делал, все это лишь ради того, чтобы суметь вымолить ее прощение по дороге на тот свет.

Женщина коснулась кисти в своем рукаве и снова спросила:

– Вы сожалеете?

Вдруг на могильную насыпь взлетела горная птица и громко защебетала. Послушав ее недолго, старый монах продолжил мести двор:

– Жизнь длинна, милая. Разве в ней можно обойтись без сожалений? Я провел свой век в сожалениях и досаде, потому что являюсь лишь обычным человеком, а жизнь обычного человека не может быть идеальной. – Шорох метлы слился с его старым, хриплым голосом. – Это воздаяние, которое я сам на себя навлек, и пусть оно мучительно, мне следует его принять.