Книга Как повываешь?, страница 13 – Жаклин Хайд

Очевидно, несколько дней вдали от замка пошли ему на пользу, но мне на это насрать. В последний раз, когда мы виделись, я швырнула ему в голову кекс, надеясь, что он его уничтожит.

— Существует ли правило комендантского часа для персонала, о котором я не знаю?

— Возможно, должно существовать, — он свирепо смотрит на меня, и в памяти всплывает образ того, как я валю Дойла на землю и душу до тех пор, пока у него не вываливается язык изо рта, а также возможное фото из тюрьмы в моей любимой рубашке. Оно того не стоит. Боже, он такой придурок.

— Послушай, О'Дойл, я знаю, что тебе, должно быть, тяжело, но если бы ты мог проявить хоть унцию, — я поднимаю два пальца и сжимаю их, — или просто капельку доброты и не лаять на меня, как собака, это было бы впечатляюще.

Коннор О'Дойл

— Прости? Ты только что процитировала Билли Мэдисона¹⁰? — я моргаю, потому что наверняка неправильно ее расслышал. На моем лице появляется хмурое выражение из-за того, что мой тон непреднамеренно понижается до тона лондонского сопляка. — Я даже не начинал лаять на вас, леди.

Но я мог бы, и меня поражает желание гавкнуть ей в лицо.

— Ты слышал, что я сказала, — она усмехается, ее лицо темнеет с каждой секундой, по мере того как возмущение искажает черты.

Пульсация в моем виске усиливается, и я стону, не заботясь о том, что она думает. Жалкая женщина. Когда я направлялся ко входу в подвал, я знал, что ее запах будет разноситься по кухне как сумасшедший, но не ожидал столкнуться с ней. После пробежки по лесу я всего лишь хотел быстро перекусить на кухне, прежде чем отправиться на ночлег. Но вместо этого мне пришлось разбираться с последствиями от столкновения.

— Что ты вообще делаешь, разгуливая в таком виде? — она морщится, но ее пульс говорит совсем о другом.

Ее взгляд задерживается на моей груди и мышцах, и во мне поднимается волна желания.

— Боюсь, тебе придется пояснить, почему ты вообще считаешь, что я должен оправдываться, — говорю я, и в моем тоне звучит снисходительность.

Лучше, если она меня возненавидит, чем будет так на меня смотреть.

Она скрещивает руки на груди, и ее взгляд становится тяжелым.

— И ты, и мистер Цепеш уехали отсюда, никому не сказав ни слова, посреди ночи. Аллан такой напыщенный, что почти ни скем не разговаривает, а если и говорит что-то, то это отвратительно, — отвечает она, и ее лицо искажается в гримасе.

Отвратительно?

— Я и не знал. Обязательно добавлю быть вежливым в список обязанностей Аллана.

Лунный свет струится по ее лицу, переливаясь на темно-каштановых волосах, зачесанных наверх, но спадающих прядями по плечам. Она одета более скромно, чем я привык.

— Это замечательно, спасибо. Это будет очень кстати, — огрызается она, ее глаза полны ненависти, а губы сжаты в ровную линию.

Я поражаюсь тому, как покраснело ее лицо, и как она злится, но потом ее взгляд падает на мою грудь, и она отводит глаза. В следующее мгновение моя спина выпрямляется, когда я осознаю, что мы делаем. Почему меня должно волновать, какого дьявола она делает в столовой в два часа ночи? Это мой замок — во всяком случае, частично.

— Отправляйся в постель, — говорю я ей, прежде чем повернуться и направиться в северное крыло, чтобы поспать.

— Боже мой, какой же ты придурок! Ты знаешь, когда Влад вернется? Я знаю только то, что он с Обри.