Книга Все темные создания, страница 203 – Паула Гальего

— Где вы были?

— Не сегодня, — отвечает он угрюмо.

— Не сегодня?

— Сегодня мне не до игр, — говорит он, направляяськ ванной, не глядя на меня. — Ни до запутанных сделок, ни до лжи, ни до тайн. Не сегодня, — повторяет он.

Почти непроизвольно следую за ним и задерживаю дыхание, когда он сбрасывает жилет, кидает его на пол и начинает расстёгивать рубашку. Повернувшись ко мне, он не снимает её, оставляя пуговицы расстёгнутыми и открывая обнажённую грудь, татуировки и шрамы.

— Я не хочу сделок, лжи и тайн, — говорю я. — Что с тобой произошло?

— Восстание, — наконец отвечает он. — Мы отправились, чтобы помочь Эрису.

У меня сжимается живот.

— Мы же договорились: никакой лжи, — тихо говорю я.

Кириан останавливает пальцы на пуговице у запястья. На мгновение он замирает, оценивая ситуацию, оценивая меня.

— Да, мы отправились к месту восстания, — наконец говорит он. — Но мы не помогали Эрису.

Мне становится трудно дышать.

Кириан пристально наблюдает за мной после того, как выдал столь прямую и разрушительную информацию, которая должна перевернуть всё с ног на голову. Я знаю, что он оценивает моё выражение лица, очень тщательно изучает мою реакцию.

И первое, что я делаю, всё, что я могу сделать, — это отвернуться.

Это слишком.

Это превосходит меня во всех смыслах, которые я пока не могу понять.

Не знаю, что делать с его признанием, поэтому поворачиваюсь и иду к двери его покоев, готовая уйти, вернуться в свою постель и притвориться, что ничего не слышала, что не ношу на левой руке клеймо обречённости и что северный капитан не раскрыл, что я не настоящая Лира.

Тем не менее моя рука замирает на дверной ручке. Интуиция сковывает пальцы, внутри что-то словно гудит, навязчиво, тяжело, не утихая. Я даже не успеваю коснуться двери.

Я разворачиваюсь, возвращаюсь к Кириану и останавливаюсь напротив него. Во мне поднимается что-то, что очень похоже на смелость, что-то, что призывает остаться, продолжить и добраться до истины… даже если она окажется сложной или болезненной.

Он продолжает смотреть на меня, наполовину обнажённый, покрытый кровью и не двигая ни единого мускула. Кажется, он так же удивлён, что я не ухожу.

— Почему ты не убил меня, Кириан?

В этой тишине единственное движение, которое нарушает спокойствие, — это глубокий вдох.

— Сначала я умоюсь, — заявляет он и поворачивается к умывальнику, чтобы наполнить его водой и смочить тряпку.

Я поднимаю подбородок, готовая спорить, если это заявление не будет сопровождаться обещанием ответа.

— А потом ты ответишь?

Он мог бы отказаться; мог бы потребовать от меня ответов в обмен. Однако, пока он проводит влажной тряпкой по груди, отвечает:

— Да.

Я глубоко вздыхаю. Мне этого достаточно.

Я смотрю на него несколько секунд, пока он протирает тканью грудные мышцы, затем проводит по жёстким линиям пресса. Это почти гипнотизирует.

Двигаясь по какому-то внутреннему порыву, я вырываю тряпку из его рук, и он слегка отстраняется, насторожённый, когда я поднимаю её к его лицу. Я подношу её медленно, давая ему понять свои намерения, и он больше не двигается, когда я начинаю аккуратно мыть его.

Кириан наблюдает за мной вблизи, напрягается от каждого моего движения, а я осторожно держу его за подбородок, продолжая проводить влажной тканью по его коже.

От его тела исходит тепло, не сочетающееся с зимой за окном. Тишину нарушает только его дыхание и моё, пока мои пальцы убирают кровь с его челюсти и шеи.