Книга Все проклятые королевы, страница 178 – Паула Гальего

И я хочу попросить прощения за то, что оставила их, даже если в любом случае сделала бы это снова.

Я замечаю, что он прихрамывает. Эти раны, должно быть, ужасно болят, но он не замедляет шаг.

Мы приближаемся друг к другу, и когда между нами остаётся всего один шаг, когда сердце гулко отбивает удары, я понимаю, что среди всех этих слов и мыслей есть нечто, что важнее всего.

Поцеловать его.

Я бросаюсь в его объятия, и он ловит меня так, как может. Его руки сжимают меня, пальцы запутываются в моих волосах, его губы приоткрываются, прося позволения.

И этот поцелуй становится для меня всем. Его дыхание,его руки на моём теле, его жадность, требующая меня ближе, ближе… Я сдаюсь, вцепляюсь в его плечи, и в это мгновение позволяю своей магии разлиться, позволяю ускользнуть последним остаткам огня, что всё ещё тлеет внутри.

И я знаю — Кириан начинает заживать.

Он крепче обхватывает меня за талию, поднимает с унизительной лёгкостью, не переставая целовать, и делает шаг вперёд. Я обвиваю его бёдра ногами, чтобы не упасть, и даже не пытаюсь понять, куда он меня несёт, пока он не останавливается, пока я не замечаю, как раздвигается тканевая занавесь, как погружаются в полумрак руины известняка, как приближаются ступени.

— Стой, — выдыхаю я ему в губы, и он замирает лишь затем, чтобы прижать меня спиной к стене лестницы. — Ты же себя покалечишь.

Когда он понимает, почему я остановила его, ухмыляется самоуверенно и тут же снова завладевает моими губами, требовательно, властно, непреклонно.

Я с трудом успеваю отстраниться, чтобы посмотреть ему в лицо и убедиться, что боль не исказила его прекрасные черты.

А затем он снова склоняется ко мне, целуя шею. Лёгкий прикус заставляет меня выдохнуть с придыханием, и Кириан, услышав это, повторяет, но уже не играет — он поглощает мой стон жадным поцелуем.

Я обхватываю его затылок, развязываю ленту, удерживающую тёмные, ставшие уже длинными пряди, и запускаю в них пальцы. Кириан сильнее вдавливает меня в стену, а спустя мгновение его руки снова ложатся на мои бёдра и скользят вверх.

Я даже не успеваю осмотреться. В один момент он меня целует, а в следующий — мы уже падаем в путаницу тканей, подушек и шёлковых занавесей, лениво покачивающихся над нами в вечернем ветерке.

Последние лучи солнца, теперь цвета горящей пшеницы, пробиваются сквозь оконные проёмы без стёкол, обрамлённые тонкими занавесями. Вдоль комнаты тянутся ещё такие же проёмы, создавая ощущение, будто пространство разделено на несколько зон.

Под одним из окон, у стены, — кровать, на которую Кириан нас бросает. Одеяла смяты, подушки раскиданы, а среди всего этого хаоса — слишком много карт, чертежей и каких-то бумаг, содержание которых мне незнакомо.

Кириан сметает их в сторону, даже не глядя, пока мы не остаёмся вдвоём, наедине в этом беспорядке. И тогда он снова целует меня.

— Прости, — шепчет, не отрываясь от моих губ. — Прости меня…

Нам нужно поговорить. Нам нужно сказать друг другу слишком многое.

Но не сейчас.

Сейчас я могу думать только о том, как чуть не потеряла его.

И о том, как сильно мне нужен он.

Я тяну его лицо к себе, отвечаю на поцелуй, а мои руки уже скользят вниз по его груди, расстёгивая ремни его жилета.

Я раздеваю его медленно, сосредоточенно, убирая один за другим клинки, что украшают его тело. Снимаю с него кожаный перевяз, пересекающий грудь, и великолепный меч из лунной стали, что висит на его бедре. Расстёгиваю пуговицы на рубашке, оголяя теперь уже зажившую кожу, татуировку волка и извивающиеся лозы, пересечённые розоватым шрамом.