Книга Последние стражи, страница 88 – Ольга Пашнина

– Но если будущее не наступит… тогда я окажусь там же, где восемь душ, которых лишили будущего очень давно. И я обещала им справедливость.

Впервые я увидела в его глазах страх. Впервые тот, кто не боялся ничего и никого и учил этому меня, испугался. Хрип застрял у него в горле, когда я вонзила острый камень в грудину, а затем погрузила в теплую плоть пальцы, сжимая сердце.

Мое собственное заходилось в истерике, а его – билось у меня в руках, становясь единым целым с камнем кастодиометра.

Когда камень нагрелся, а кровь на руке запеклась, папа рухнул на землю. Алые капли ярко выделялись на свежем снегу. Неуклюже перешагнувчерез тело, я снова вернулась на лед знакомого замерзшего озера.

Но папа больше не смотрел мне вслед.

* * *

Дару казалось, он сходит с ума.

В помойке валялись все кюветы с темными красками. Ряды белых, розовых, бежевых и небесно-голубых оттенков занимали весь рабочий стол. Десятки кистей валялись под ногами, но он даже не замечал, как они жалобно хрустят, ломаясь под его весом.

Снова и снова он касался кистью холста, рисуя нежные переходы облаков к рассветному небу. И снова и снова краски темнели, превращая небо в серо-красную мешанину из пыли и безысходности.

Вскоре перед ним не осталось ничего, кроме белой краски, но дар больше ему не подчинялся. Он мог хаотично возить кистью по холсту, оставлять безобразные кляксы, размазывать краску пальцами, и от его действий не зависело ни-че-го.

Аид. Тьма. Последние мгновения некогда прекрасных миров.

Высохшие скалы мира балеопалов с жуткими скелетами величественных и некогда бессмертных существ.

Расколотая на миллионы осколков пылающая Земля.

Пустота и парящие в ней тела колдовских птиц воздушного мира.

Опустевший Мортрум с рассыпающимися горгульями и обмелевший Стикс.

Арахна на руинах миров. Вернувшаяся к своему началу – безжизненной холодной пустоте.

Вот что ждет осколки Пангеи под властью Лилит.

– Что делаешь? – раздался веселый голос Олив.

Он прозвучал так неестественно, что на миг ему показалось, будто все происходящее – лишь ночной кошмар. Это Дара бы даже успокоило. Во сне сошедшая с ума магия не так пугает.

– Рисуешь?

– Пишу, – буркнул он. – Сколько раз тебе повторять: картины не рисуют, а пишут.

Нет, все же не сон. Еще несколько лет назад он бы не обратил внимания на это «рисуешь». Какая разница, как называть процесс воплощения фантазий на холсте? Рисование, написание, да хоть мазня – результат не изменится. А сейчас раздражение внутри обожгло горечью. И что самое мерзкое: оно уже стало привычной эмоцией.

– Ладно, извини. Что с тобой?

Затем Олив сделала еще одну вещь, которую Дар ненавидел: зашла со спины и уставилась на холст. Странно, но когда так делала Аида, это его совсем не трогало, лишь волновало: вдруг незаконченная работа покажется ей недостаточно хорошей? А Олив хотелось отпихнуть. И это тоже пугало.

– Красиво. – Слова прозвучали так же наигранно, как приветствие.

Он снял холст и поставил на мольбертчистый. Снова набрал белой краски и провел несколько линий, обозначая силуэт.

– Она меняется… – пробормотал Дар. – Почему она темнеет?! Почему она меняется?!

Он вдруг замер, поняв, что не помнит черты Аиды. Воображение услужливо подсказывало образ, но он был так же далек от Повелительницы, как его нынешние работы от красоты пейзажей немагических миров. Как ни пытался Дар вызвать в памяти Аиду, ее неброскую красоту, улыбку, настороженный, но уверенный взгляд голубых глаз, получался лишь жуткий образ монстра из Аида с серой потрескавшейся кожей и безумием в оскале.