Книга Дикарь и лебедь, страница 139 – Элла Филдс

Я села к нему на колени, сознавая, что, случись все именно так – если бы мы познакомились, когда наши души еще не были запятнаны кровью, а сердца испещрены шрамами, – нам бы не позволили вступить в брак. Связь двух половинок разорвать невозможно, но ни разу за всю историю Нодойи не случалось свадьбы Грейсвудов с Вольканами.

Подобное было недопустимо.

Через каких-то несколько часов мы изменим историю.

Я обняла его за шею и прижалась к нему – так крепко, что почувствовала, как наши сердца бьются в такт друг другу. Руки Дейда медленно сомкнулись у меня на талии, его нос уткнулся мне в шею, волосы защекотали ноздри.

– Что мы делаем? – глухо спросил он.

– Обнимаемся.

– Ладно, – озадаченно сказал он, но объятий ничуть не ослабил. Через минуту, когда я бедром ощутила, как, словно сталь, отвердела его плоть, Дейд прошептал: – С тобой я забываю о плохом.

Я зажмурилась.

Эти слова вертелись у меня в голове, когда я заставила себя покинуть обиженного короля, вернуться в собственные покои и провалиться в беспокойный сон.

Дейд

Сон не шел, но я вопреки желанию не решился заглянуть в покои Опал, дабы посмотреть, как она спит. Не только потому, что мое появление напугало бы ее, но и потому, что велик был соблазн забраться к лебеди в постель и притянуть ее к себе.

И тогда случилось бы именно то, о чем она говорила: мы бы забылись друг в друге, и время потекло бы, как вода по ущелью, переходя в стремительную реку, поглощаемую океаном.

Эта идея отнюдь не претила мне, но я понимал, почему у Опал она вызывала сомнения. Лебедь боялась, ужасно боялась того, что ждало впереди. И больше всего – своих противоречивых чувств, влечения ко мне.

Ее запах словно впитался в стены покоев, но мне это только нравилось. Рассвет просочился в комнату, и я наконец уснул.

Через несколько часов, я, отряхиваясь после наспех принятой ванны, вошел в зал для военных советов, где меня уже ждал обед.

Схватив куриную ножку, я впился в нее зубами и развернул карты с отметками, которые Клык с Тесаком набросали в мое отсутствие.

– Сладко спалось, сир? – Тесак вошел в зал следом за мной и, подцепив на ходу окорочок, устроился в кресле за противоположным концом стола. – У этой твоей лебеди аппетит, похоже, ого-го.

Куриная ножка прилетела ему в морду, прежде чем он успел ее заметить. Тесак рыкнул, но заулыбался, когда я свирепо показал зубы.

– Перестанешь упоминать ее в подобных предложениях – целее будешь, одноглазый ушлепок.

Тесак присвистнул:

– У-у, подколки на тему глаза. – Приятель притворно надулся. – Значит, ночью тебе не перепало. – Он бросил косточки на поднос – одна до него не долетела и покатилась по снятой со стены и разложенной на столе карте Грейсвуда, оставляя на той жирные пятна. – Бедненький король-волк. Она отвергла тебя?

– Сам знаешь, что нет, – проворчал я, хоть и сам иногда думал, что такое все еще возможно, и бесился, поскольку мысль об этом приводила меня в ужас.

Тесак немного помолчал, затем спрятал ноги под кресло и подался вперед:

– Да не отвергнет она. Я видел, как ее чудны́е глазки смотрели на тебя, когда ты выпендривался, щеголяя своими мерзкими рогами и крыльями, пока лебедь приходила в чувство.

Я решил не выказывать, как меня задели эти слова, и сосредоточил внимание на карте, на которой флажками были отмечены места для биваков наших воинов – посреди горной гряды, в Весеннем и Грейсвудскомлесах.