Книга Брусничное солнце, страница 64 – Лизавета Мягчило

Перед тем, как спускаться, Варя прихватила я спрятала за пояс юбки мешочек с драгоценностями, повесила за спину сумку с дневниками. Ульяна уже суетливо приплясывала у сарая.

— Пошли-пошли, барынька, одним глазком глянем и в избу воротимся. Страшно до дрожи, как кликуши маются.

И она потянула ее за собою огородами. Заставляя перепрыгивать через бодрую ботву бураков и репы, сбивая ногами тянущиеся усы гороха.

— Убьешь, полоумная, стой! Погоди!

Ее пальцы — словнокапкан. Ульяна нетерпеливо что-то прикрикивает и мчится, заставляя ее задыхаться, пока трещит натруженная кожа стоп, лопаются мозоли.

— Быстрее, недолго длиться будет, не увидишь!

Последний рывок, перескакивая через низенькую плетенку чужого двора, и они замирают на главной улице, пытаются отдышаться.

Людей не так много, столпившиеся стоят поодаль, только одна пышногрудая неповоротливая баба придерживает страдалицу. А та заходится, выворачивается и так отчаянно вопит, словно ее режут по живому. Глаза выпучены и закатываются, изо рта тянется длинная розоватая нить слюны, все зубы заляпаны кровью. На скамье у дома напротив сидит ошалело выпученный мужик, зажимает рукой ухо. Все пальцы, вся шея в крови — долго гадать не приходится, кто с ним это сотворил.

Ульяна удивленно смаргивает, сплевывает наземь вязкую от быстрого бега без передыха слюну.

— Говорила ж, хозяин болотный тому виной. Это вдовушка та, о которой ночью тебе рассказывала.

— Как помочь ей? — Собственный голос становится надтреснутым и ломким, будто в горло ей песка насыпали. Ульяна легко отмахнулась.

— Сейчас наш батюшка придет, молитвы отчитает, крестом господним осенит, полегче ей станет. А ежели нет — отправят в монастырь Костромский, пущай там с нее все греховное гонят.

По узкой тропинке от церкви уже семенил стареющий лысый поп с кривым носом. То и дело он неловко взмахивал рукой, с зажатой в ней библией, когда оступался. Очередной взмах сбил высокие стебли укоренившейся у тропки молодой крапивы, мужчина сдержался. Не разразился сквернословием, но всепрощением мрачный лик его не пылал.

— Сейчас тошно будет, прошлый раз, как молитвы читал, кликуша ему нос на бок свернула, а мельнику нашему четыре зуба выбила и руку в другую сторону выщелкнула. — Предупредила Уля, делая шажок назад, за спину Варвары. — Смотреть будешь?

— Буду.

Она осталась.

Не обращая внимание на то, как Ульяна сжалась за спиной и двумя указательными пальцами заткнула уши, плотно зажмурилась. Люди начали разбредаться — вот была горстка, а вот рассыпалась, попряталась за прочными дверями и заборами. Осталась лишь придерживающая кликушу баба и тощий низенький мужичок с синим опухшим от частых выпивок носом. Батюшка подошел к ним, перекрикивая вдову заговорил. И убедившись, что они его услышали, открылбиблию.

Помощники тут же заломили кричащую женщину, заставили опуститься на колени. Поп начал читать.

Быстро, суетливо, проглатывая окончания слов в громогласном напеве.

И вокруг начало твориться страшное. Завыл ветер, над головами начали сгущаться набежавшие с горизонта тучи, громыхнуло. Растрепало волосы, засвистело в ушах, а Варвара не могла отвести взгляда от четверых, застывших у колодца.

Затрещали, защелкали позвонки, выгибаясь острыми отростками над кожей, одержимая женщина взвыла. Широко распахнутые глаза, не мигая, следили за священнослужителем, а губы медленно тянуло в подрагивающем оскале. И голос. Не женский, не мужской — безродный, хриплый и колючий, выдирающий воздух из легких клочьями.