Книга Змеиные боги, страница 91 – Лизавета Мягчило

Дед пожевал старательно губу, растер покрасневшие от дурных мыслей глаза, тяжело вздохнул и снова сделал глоток. Речь его стала спокойнее, язык стал ворочаться медленнее, смягчая и комкая согласные.

По Белясу было видно: ходили бы ноги резвее, текла бы по жилам былая сила – рванул бы впереди него. Старость оставляла ему лишь привкус горечи в воздухе и глаза с льющимся из них сожалением. Дед вытер усы тыльной стороной ладони, оперся локтем на стол и подпер скрытую за длинной бородой щеку. Плечи его ссутулились, некогда бывший богатырским стан съежился.

– Некому вам здесь помочь, окаянным, старики уже силы не имеют, а молодежь с горячей кровью мозгов лишена. Грудью на опасность бросаются, пока она их не пропорет и в землю не уложит. Сами заварили, сами виноваты и только сами спасетесь. Дети наши молодые раз за короткую жизнь нечисть, может, и видали, да как обращаться с ней забывают – считают наши поучения байками. Дай-то Господь, чтоб в опасной ситуации хоть что припомнили, чтоб молитвой аль полынью беду отвели…

Вячеслав понимающе кивнул, а в избу уже зашел раскрасневшийся оживший Павел – огромная рубашка свисала с рук широкими рукавами, зато на животе натужно скрипели пуговицы. Штаны он подвернул несколько раз, про портки Елизарову думать не хотелось. Счастье уже то, что от него пахло дегтярным мылом, а не мочой и рвотой. На человека стал похож, только в глазах полопались сосуды, окружая радужку зловещим красным цветом. Должно быть, с натуги от хохота. Славика передернуло.

– Спасибо вам за все. – Он крепко пожал руку замершего за столом деда, кивнул его жене – она прижимала к груди мокрые банные полотенца и близоруко щурилась, глядя на Елизарова с тревогой. – Пошли, Павел, кольцо твоей возлюбленной нужно на место возвращать.

Одоевский испуганно шарахнулся. На пути своем чуть не снес бабку и неожиданно проворно для своей полноватой туши нырнул к ней за спину. Это было бы смешно, если бы не усталость, свесившая ноги с его плеч. Мысли тяжелым грузом давили к земле, Славику казалось, что из-под них не выбраться.Брови сурово сошлись у переносицы.

– Это еще как понимать?

– Не пойду. Пусть одна идет, с меня хватит, из-за дуры чуть с жизнью не простился.

– А чья вина, что она кольцо с костей стянула? Кто рядом зенками хлопал? – Он сделал пружинистый шаг вперед, и Одоевский затрясся, словно плохо застывшее желе.

– А ты не рядом стоял? – Коротко огрызнувшись, друг упал на лавку и вцепился в нее пальцами. Намертво. Если тащить его за собой, то только с ней в объятиях.

Слава сдержал порыв зло сплюнуть, только кулаки сильнее сжались.

– Трус.

– Не серчай на него, ему страшное на долю выпало. Прав мой дед – помощи ждать не от кого. Не хотеть класть голову на плаху нормально. Каждый за себя ответ несет, раз девочка бед наворотила, так пущай и решает, что других за собой тянуть. – Голос бабки звучал пристыженно, но его взгляд она встретила прямо.

И от этого стало едко. Мысли проедали соляной кислотой черепную коробку, во рту появился привкус жженого сахара – горький, ядовитый и приторный. Умри они все здесь – деревенские попросту закроют глаза. Некому будет горевать, никто не захочет расправы или мести, не сознается, что стало с компанией беззаботных студентов на самом деле.