Книга Змеиные боги, страница 41 – Лизавета Мягчило

Он рычит, низко, обреченно. Рука на члене начинает двигаться быстрее, перед глазами искрят белые мурашки, но ее он видит так живо, слишком. Задыхаясь, пока импульсы удовольствия бьют по нервам, сжимая низ живота в горячих волнах. Влажно, горячо, воображение так четко рисовало, как она обхватила бы губами головку, начиная скольжение вниз, помогая себе подрагивающей от возбуждения рукой. И одна мысль об этом, четко представленная картинка заставила его с хрипом дернуться, задыхаясь и кончая. Пока нутро выворачивало наизнанку в почти болезненных спазмах. Саша дернул рукой еще несколько раз и затих, не решаясь открыть глаз.

Смоль томно облизывает губы, растягивая в улыбке, а он проводит по ним пальцем.

К дьяволу.

Он словно малолетка, дрочащий в ту же секунду, как подворачивалась возможность. И на кого? Кто стал той самой манией, от которой крыша плавно кренилась набок? Бестужев засмеялся. Надтреснуто, издевательски, пытаясь выровнять сбитое дыхание.

Как долго продержится барьер осознанности и что он сделает, когда тот рухнет?

Уже третью ночь Саша слушал ее мерное дыхание на печи, а демоны выламывали позвоночник. С сочным хрустом, в крошево. Он приподнимался на локтях и щурил глаза, прислушиваясь к тихому дому. Двое за толстой дверью, они ничего не услышат. Короб Елизарова за печью, сон настолько глубокий, что утром его будил лишь запах пищи или пинки. А Смоль вот она, совсем рядом. Его лавка стояла впритык к печи, и в лунном свете, льющемся через окно, он четко видел ее тонкую кисть, свисающую с лежанки. Просто подняться и залезть – два коротких этапа.

Он заставлял себя терпеть, закрывал глаза и вызывал в себе злобу. Чистую, плавящую злость на эту неожиданную прихоть. Он умирал сотню раз, сотню раз за одну только ночь представляя ее под собой, на себе…

Саша открыл глаза, равнодушно оттолкнулся от печи, вытирая руки о перепачканное полотенце. Он не зайдет в баню, не сейчас. Потому что там Смоль в этом ультракоротком просвечивающем полотенце. Садясь на лавку, Бестужев снова засмеялся, зарылся руками в волосы, сжимая в кулаки. А под закрытыми веками Смоль улыбалась, он проводил пальцами по ее губам.

Болото ей снилось. Мрачное, живое, оно тянуло к ней коряги из-под грязной воды и прятало в туманах что-то необъятно страшное. О, Смоль чуяла это собственным загривком – от подступающих волн ужаса мутило, желудок сжимался в спазме, а ноги поглощала топь, пока горящие глаза следили за нею. Из-под воды, за тонкими, свернутыми в мучительной судороге деревьями, в высоких кустах рогозника. Любое движение заставляло болото жадно сжимать свои объятия, тянуть старательнее. С ненасытной жаждой, с которой мужчина протягивает свои руки к любовнице, оно тащило ее вниз. И когда ее плечи скрылись в мутной вязкой топи, монстры начали выходить на свет.

После ночного кошмара собиралась Катя рассеянно. Дважды забывала консервы и воду на столе, не могла найти камеру, которая уже болталась на шее. И это было вполне естественно – она не любитель походов. Мысли отстраненно путались в клубок и были далеки от сборов. Чаще всего в них фигурировали коварная топь и собственная беззащитность. Идти туда было наивно и глупо, но она верила в лучшее. Когда Славик нетерпеливо выпихивал ее за двери, клятвенно пообещав поделиться носками, если Смоль промочит ноги, пути назад уже не было.