Книга Золотая свирель. Том 2, страница 146 – Ярослава Кузнецова

– Ну, готовься, будет тебе вечером праздник с фейерверками. Только если утром на ноги не встанешь – не обессудь. Каррахна! Экий ты, рыжий, упрямец. Колотили тебя мало?

– Так я ж не за колотушками к тебе, госпожа. Я ж за наукой. Что поделать, раз наука без колотушек не дается. Орешка без скорлупы не бывает, как и рыбы без чешуи.

– Мудр не по годам. Откуда ты, рыжий, выискался такой?

– Меня Ратером кличут, госпожа моя принцесса. Или Кукушонком, потому как пестрый от веснушек. А рыжих в Амалере каждый второй.

– Да поди всех Ратеров запомни! – Мораг расхохоталась. – Все вы рыжие и пестрые от веснушек, аж в глазах рябит. А наглые – верно – через одного.

– Как будет угодно госпоже моей принцессе.

Голос Кукушонка дрогнул– обидело его наше злонравное высочество.

Кстати, высочество. Догнало нас, оказывается. Интересно, зачем оно ездило к лорду Маверу?

Я пошевелилась, дотягиваясь до тикового полога, чтоб выглянуть наружу. Пепел под моей рукой хрипло вздохнул, не открывая глаз. Лицо его горело, и ладонь у меня вспотела.

Я вытерла руку об юбку. Кровь затворять, это, конечно, да. А вот что мы помним про жар и лихорадку?

Кое-что помним.

Из дверей в двери, из ворот воротами, из полудня к полночи, пойду я к темну морю полуночному. У темна моря полуночного стоит дерево карколист, под тем деревом сидят семеро сестер. Как первая из них – Трясина, вторая – Ломина, третья – Огнея, четвертая – Гладея, пятая – Маетуха, шестая – Знобуха, седьмая – Окорукша. Дам я сестре Трясине белый камень – тряси, Трясина, белый камень, не тронь белого тела. Дам я сестре Ломине желтый камень – ломи, Ломина, желтый камень, не тронь желтой кости. Дам я сестре Огнее рудый камень – пали, Огнея, рудый камень, не тронь рудой крови. Дам я сестре Гладее карый камень – глодай, Глодея, карый камень, не тронь карого мяса. Дам я сестрам Маетухе да Знобухе по железной подкове – грызите, сестры, железны подковы, не троньте ни сердце, ни печень, ни селезенки, ни какого другого нутра. Дам я сестре Окорукше ленную кудель – тяни, Окорукша, ленную кудель, не тронь ни жил, ни поджилков, ни пережильцев, ни больших суставов, ни малых суставчиков. Грызите, лихоманки, камень да железо, тяните, лихоманки, ленную кудель, отлучитесь, отрекитесь от твари Божией, не вертайтесь ни днем, ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни в победок. Слово мое крепко, лепко, во веки веков. Да будет так!

И еще раз повторила. И еще.

Пепел вздохнул поглубже. Осторожно так вздохнул, бережно. Больно ему глубоко дышать.

– Мне… уже легче. Прекрасная госпожа.

Легче, ага. Разбежался. Я нашарила под бортиком флягу с разведенным вином.

– Пей, бродяга. Тебе сейчас почаще пить надо.

– Чем больше пьешь, госпожа, тем больше обратно просится. Мороки будет…

– Глупый, вся вода через кожу выйдет, с таким-то жаром. Пей давай, не капризничай.

Пепел послушно глотал, а я глядела на Ратерову вихрастую тень, покачивающуюся на переднем пологе. Где-то сбоку немузыкально посвистывала Мораг.

В скрип колес вплелся нарастающий грохот копыт. Опять какие-то рыцари по дорогам шастают? Впрочем,разъезд нам теперь не страшен, у нас принцесса эскортом.

– Сдай направо, рыжий! – крикнула Мораг. – Псоглавцы едут.

Грохот накатился, по матерчатым стенкам замелькали тени.

– О! День добрый, сэн Мараньо! – Незнакомый мужской голос. – Вот мы и опять повстречались. Я уж думал – до Ставской Гряды не встретимся.