Книга Тайна проклятого дара, страница 54 – Наталья Русинова

Где немытые и пропахшие брагой мужики рвали на части женщин и девиц, едва начавших невеститься. Грубо, целой сворой. Калечили, уродовали, подминали под себя, задирая подолы, разрывая рубахи в клочья. А потом, если повезёт, дарили истерзанным бабам быструю смерть клинком по горлу. Если же нет…

Яринка стояла прямо, не смея даже сглотнуть от ужаса. Это разожравшемуся Прошке легко было при случае залепить кулаком в харю, когда он совсем терял берега. Или другому кому, налакавшемуся хмельной браги до умопомрачения.

Ныне пришедшим страшно было даже заглядывать в глаза – бесов чёрный огонь плясал в них. Ни капли пощады врагам. Сломать. Измучить, изуродовать, и плевать, кто по ту сторону – старик или баба, дитя или собака, что кинулась защищать хозяина.

– Гля, мужики! – загоготал первый, тыча клинком в сторону Дара, замершего истуканом. Маришка так и не выпустила его руки. – Этот петушок, похоже, с княжеского подворья залетел! Дюже нарядный, будто девица на выданье!

– Так даже лучше, – отозвался второй и смачно харкнул на землю. – Башку ему отсечь и на колья у ворот насадить. Пусть дружина полюбуется, как на пепелище приедет.

– А с остальными что? – спросил третий, с нехорошим прищуром разглядывая деда с бабкой. Те тоже не двигались. Куда уж теперь? Агафья-то успеет скрыться в бане, а Еремей ни за что. Он и на ноги не подымется без чужой помощи.

– Старичью руки-ноги переломать, вздёрнем потом на воротах, – второй снова сплюнул. – Девок…

И глаза его, наполненные зверинойзлобой, остановились на Яринке. У которой и до этого ледяной пот стекал по спине ручьём. А сейчас от страха совсем перехватило дыхание.

– Конопатую мне. Я титьки, как у ней, люблю, – и он оскалился. – Шоркать меж ними дюже сладко. А если ещё и рот разинет пошире, так вообще…

И вот тогда глаза Дара полыхнули. Словно с самого дна глубокого омута поднялось зелёное пламя.

А затем подул ветер, да такой, что в нём разом потонули и визг отшатнувшейся Маришки, и хоровые вопли душегубов. Волосы лешака заструились вокруг головы, как живые, посветлели на глазах. За спиной охнул дед Еремей.

Яринку пробрал озноб от макушки до пяток – злодеи, ворвавшиеся во двор, вопили и корчились, но из безобразно разинутых ртов не доносилось больше ни звука. Они менялись на глазах – тела их корёжило, вытягивало вверх и в стороны. Вот на одном из них лопнула кольчуга, не выдержав крепости отвердевшего и посеревшего тела. Вот глаза у второго заволокло прозеленью, миг – и прыснули из крапчатого лица ветви, наливаясь свежей листвой.

Полста ударов сердца – и встали рядком у калитки берёзка да два тополя, зашумели, сгибаясь под порывами ветра. Пламя, успевшее вылизать крышу избы до горелых пятен величиной с корову, потухло ещё раньше. Маришка, белая от ужаса, стонала сквозь ладонь, которой сама себе зажимала рот. Варька просто не сводила с Дара глаз, и по щекам её струились слёзы. Дед Еремей держал перед собой икону, и руки его ходили ходуном от нервной дрожи.

У Яринки непременно подкосились бы ноги, не успей она ухватиться свободной рукой за дощатые, чуть покосившиеся перила банного крыльца.

И только старая Агафья не двинулась с места. Лишь на лбу её выступили мелким бисером капельки пота.

– Кто ты? – а вот говорила бабка с усилием, будто горло у неё сузилось до размеров ендовы для церковного масла.