Книга Оттенок ночи, страница 103 – Кэтрин Диан

Он покачал головой, пытаясь прогнать всё это.

— Я ненавижу то, что не смогла защитить тебя. Разве ты этого не знаешь? Я ненавижу то, что он отнял у тебя детство. Я ненавижу то, что он причинил тебе боль.

— Нет, ты ненавидишь то, что я…

— Я ненавижу то, что он причинил тебе боль.

— Нет, — в нём вспыхнула паника. — Ты ненавидишь меня за то, какой я есть, — вот это он понимал.

— Нет, — яростно возразила она. — Я ненавижу то, что не могу поговорить с тобой, что я не знаю, как поговорить с тобой. Я ненавижу то, что когда я пытаюсь заговорить с тобой, ты отстраняешься.

— Я должен.

— Почему?

— Я не знаю. — «Потому что я боюсь. Потому что это причиняет боль. Потому что мне стыдно. Потому что я ненавижу то, что чувствую, когда ты смотришь на меня». — Я не могу не быть тем, кто я есть. Я не семилетний мальчик, который ушёл…

— Ты не уходил.

— Это не имеет значения! Я провёл более пятидесяти лет в Ордене, с ним. И я могу ненавидеть это сколько угодно, бл*дь, и не имеет значения, выбирал я это или нет — это не избавит меня от этого. Я не могу быть тем, кем ты хочешь, чтобы я был. Я не могу быть твоим сыном. Не таким, как ты хочешь..

По её лицу текли слёзы.

— Я ничего не хочу, кроме того, чтобы ты перестал вести себя так, будто терпеть меня не можешь.

— Это не… нет… я…

— Лука, я знаю, что ничто не изменит того периода, проведённого тобой в Ордене, но ты ошибаешься, если думаешь, что я…

Она подыскивала подходящее слово, и он подсказал ей его.

— Испытываешь отвращение.

— Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я испытываю отвращение. У меня разбито сердце…

— Потому что ты думаешь, что я…

— Дай мне закончить. Ты постоянно пытаешься сказать, что я должна думать и чувствовать. Разве я не могу сама сказать тебе, что я думаю и чувствую?

Лука заставил себя сделать глубокий вдох, заставил себя послушать.

— Я знаю, что в тебе много граней, много ролей. Как и у любой личности. Разве я не шлюха? Нет, дай закончить.Я люблю тебя таким, какой ты есть, а не только тем, каким ты был. Я вижу, что ты мужчина чести, с добрым сердцем, которое у тебя всегда было. Ты можешь быть упрямым, холодным, чёрствым. Да. Ты используешь это, чтобы удержать меня на расстоянии, чтобы удержать всех на расстоянии. Вот что меня печалит. Но я знаю, что ты добрый и заботливый. Иначе ты бы не стал меня проведывать. Иначе ты бы не донимал меня из-за Риса.

— Это вредно для него.

— Он не готов к тому, что для него полезно. Перестань его торопить.

Лука шумно выдохнул, пытаясь разобраться во всём этом, пытаясь понять, что говорит его мать, а не то, что он всегда себе представлял. О Рисе, о себе. О ней.

Всё это бередило старые раны, и всё это причиняло боль. Есть определённая боль и пустота, с которыми он научился справляться. Это всё встряхнуло, перестроило, заставило его по-другому воспринимать боль.

Лука не знал, что ответить. Он не знал, что делать. Поэтому, когда его мать встала на колени, взяла его лицо в ладони и притянула к себе на плечо, он замер и позволил всему этому нахлынуть на него. Он почувствовал, что дрожит.

Это уже слишком, особенно после того, что случилось с Талией.

Через некоторое время его мать спросила:

— У тебя есть что-нибудь, чем я могла бы промыть эти раны?

У него перехватило горло. Несколько дней назад, когда он пришёл в «Ластеру» с пулевым ранением, она пыталась поухаживать за ним. Теперь он это понял. Она пыталась и теперь.