Книга Весна незнаемая, страница 78 – Елизавета Дворецкая

* * *

Ничего не понимающая Веселина послушно шагнула через высокий порог в сени… и ахнула, вскинула руку к глазам, пытаясь защититься от яркого, льющего со всех сторон света. Рядом изумленно охнул Громобой, и только этот звук дал ей знать, что он тоже где-то рядом.

Ни темных сеней Мудравиной избушки-перевертыша, ни лесной полянки не было. Громобой и Веселина стояли на широком пустыре, окруженном тынами и воротами… и с первого взгляда Веселина узнала площадь прямичевского детинца. В трех шагах от них возвышались красные ворота Перунова святилища. Веселина обрадовалась было знакомому месту, но тут же ее словно ударила заметная, прямо-таки бьющая в глаза несхожесть с тем, к чему она привыкла, и земля дрогнула под ногами. Вся площадь была какая-то не такая. Княжеские ворота, в которые уперся первый изумленный взгляд Веселины, стали выше, сияли блеском нового дерева, их украшала резьба из громовых шестиугольников, щедро покрытая красной охрой. Место слева от княжьего двора, там, где положено возвышаться серебристым лемеховым крышам воеводы Добромира, показалось пустым. Нет, там было жилье, но непривычно низкое и неприметное – горница на подклети, наполовину зарытой в землю, крыльцо на резных столбах. Это был, несомненно, Прямичев…но какой-то другой, не ее Прямичев!

Вся площадь была заполнена народом, перед глазами мелькали спины и плечи в кожухах, шерстяных свитах, головы в войлочных и овчинных колпаках и непокрытые, с буйными кудрями. Все это волновалось, голосило, размахивало руками, а кое-где и топорами. Гомон и крик оглушали, толпа беспокоилась, и Веселина судорожно прижимала к себе узелок с осколками, даже не пытаясь понять, где она и что происходит, а стараясь лишь уберечься, чтобы ее не затоптали.

– Здесь весь корень сидит! – кричал какой-то дородный, большеротый мужик в распахнутой серой свите, с красным пятном старого ожога на лбу.

Стоя перед воротами слева от княжеских, он отчаянно махал в сторону дома правой рукой, в которой была зажата шапка.

– Мне верные люди сказали – воевода Колобей двух личивинских кудесников скрывает, они своей ворожбой княжича извели! – обвинял он, и голос его то перекрывал гул толпы, то пропадал в нем, как в бурном потоке. – Ворожба верная… Молнеслав давно на престол зарится… Колобей его пособник известный… Его вина! Его рук дело!

– Пусть отдаст! Пусть Колобей отдаст! – кричала толпа, и у Веселины закладывало уши. – В прорубь кудесников!

Никогда в жизни она не видела такой ярости, такой злобы в голосах, в искаженных лицах; все это давило, оглушало, ужасало, ей хотелось зажмуриться, исчезнуть отсюда, как-нибудь выплыть из этого враждебно рокочущего моря. От недоумения и растерянности кружилась голова; это похожее на знакомое, но не то, поражало и дурманило намного сильнее, чем могло бы одурманить вовсе незнакомое и ни на что не похожее. Память суетливо пыталась связать ниточки знания и привязать происходящее к знакомому, но ниточки рвались, и Веселина в сотый раз понапрасну спрашивала себя все о том же: это Прямичев? Если да, то какой – прошлый или будущий? Или тот, что мог бы быть, но не бывал? Однако вокруг нее кричали и напирали самые настоящие, не воображаемые люди; сколько она ни моргала, площадь детинца не исчезала. Этот Прямичев Веселине совсем не нравился, но выбраться было невозможно: куда ни глянь, нигде не было свободного прохода, а везде толпа, толкотня, озлобленные, возбужденные лица.