Книга Весна незнаемая, страница 237 – Елизавета Дворецкая

– Открой ворота! – Лада ободряюще кивнула Громобою и улыбнулась. – Гроза отгремела, тучи рассеяны. Дорога тебе открыта, сын Грома. Иди.

Громобой взялся за огромное бронзовое кольцо на створке ворот и потянул: высокая створка подалась неожиданно легко и поехала на него. Посторонившись, Громобой отвел створку назад. Изнутри лилось мягкое сияние, и видно было, насколько сам воздух внутри города светлее того, что снаружи. Удивленный Громобой вопросительно обернулся к Ладе.

– Там кольцо Небесного Огня! – пояснила она. – Оттого и свет, оттого и тепло. Потому и стремятся туда велеты каждую зиму, затем Перун-Громовик их каждую весну прочь гонит, чтобы свет на волю выпустить из-за стен. Иди! Освободи солнце красное!

Громобой шагнул за ворота. Он ожидал увидеть терем красного золота, что «на семидесяти столбах стоит, а на каждом на столбе по жемчужинке горит» – что-нибудь вроде этого. И удивился, увидев перед собой самый обычный пустырь, на который выходило концами несколько посадских улиц. Вспомнился городок Велишин – тот самый, куда он вошел как-то под вечер, пройдя Встрешникову засеку. Тот город, где он впервые увидел Даровану… И сейчас она где-то здесь! Вдруг возникло убеждение, что он найдет в этом городе Даровану; и увидеть ее захотелось с такой нетерпеливой силой, что Громобой торопливо сделал несколько шагов за ворота.

Перед ним были тыны, крыши, ворота. В кощунах поется:

Может, оно и так, но все же дворы тут были как везде, только здесь было светлее: едва уловимый свет лился вроде бы ниоткуда, но заполнял собой весь воздух. Видно, до красна солнышка тут и впрямь недалеко… Даже глиняные горшки и корчаги, висевшие на кольях тынов, казались как-то по-особому красивыми.

Под ближайшим тыном стояли двое: мужчина средних лет, с бородой и с топором в руке, и молоденькая девушка в красиво вышитой рубахе. Вспомнились кузнец Досужа и его дочь Добруша, первые его знакомцы в городе Велишине, даже какое-то сходство в лицах промелькнуло. Громобой хотел обратиться к ним, но осекся: оба стояли застыв, не шевелясь, даже не дыша. Их глаза были обращены друг к другу, рты приоткрыты, но слова почему-то беззвучно замерли на губах.

Не понимая, что это значит, Громобой огляделся. На улицах царила неподвижность, потому они и показались поначалу пустыми, но нет – везде был народ! Женщина шла мимо тына с ведрами на коромысле – то есть не шла, а стояла, застыв, подняв ногу и не делая шага. Два старика с посохами замерли у открытых ворот, приподняв руки и открыв рты – как есть толкуют о «нынешних беспорядках», только почему-то губы не двигаются и голоса не вылетают из груди. На углу две девушки лет по семнадцати, обе с лентами в косах, с ожерельями из разноцветных бус с серебряными подвесками, крепко держат друг друга за локти, склоняются друг к дружке головами, смеются, косясь на стоящего перед ними кудрявого парня, а он вскинул руку к затылку, запустилпальцы в волосы и открыл рот, уже придумав, что отвечать на насмешки, – и тоже ни звука, ни движения. Все лица казались смутно знакомыми, но Громобой не мог сообразить, где он видел стариков или девушек: то ли дома, в Прямичеве, то ли в Велишине, то ли в Глиногоре, то ли в одном из бесчисленных городков и огнищ на его длинном, длинном пути.