Книга Окна во двор, страница 2 – Микита Франко

– Хватит!

Мальчики как по команде отпрянули друг от друга. Ваня принялся тереть шею под воротником футболки и обиженно зыркать на брата. Мики хихикал. Лев почувствовал себя странно: неужели он больше ничему не научился в этом родительстве, кроме как «хватит»?

Ребята забрались на заднее сиденье подъехавшего такси; Лев остановился возле багажника, чтобы загрузить сумки. Слава встал рядом, хотя его помощь была не обязательна, и сказал так, что слышал только Лев:

– Я чувствую себя странно от того, как они сопротивляются.

Лев подумал: «Я чувствую себя так же». Но вслух сказал:

– Забей. Мы взрослые, нам виднее.

Он взялся за крышку багажника, чтобы захлопнуть, а Слава, перехватив, остановил ее в движении.

– Последняя возможность передумать.

Лев усмехнулся:

– Почему? Можно будет передумать в аэропорту.

Он пытался шутить, но Слава смотрел серьезно, и Лев сказал ему то, что тот хотел слышать больше всего:

– Все нормально. Я не передумаю. Поехали.

* * *

Три года назад, когда они обсуждали это впервые, он сказал ему то же самое.

«Надо валить», – первое, что он услышал от Славы в тот поздний вечер на кухне, где они общались вполголоса, чтобы не разбудить Мики. Несколько часов назад, вернувшись из полицейского участка, их сын поведал им свою версию случившегося.

Илья, его одноклассник, обидно шутил, что Слава – гей и болен СПИДом, а Мики кинулся на мальчика с молотком (который, по счастью, отобрали, и в ход отправились только кулаки). Для Славы все было однозначно.

– Ты что, не видишь, как это его доводит? – спрашивал он.

– Что «это»?

Слава развернул мысль:

– Как ему тяжело быть частью нашей семьи в этой стране, в этом обществе.

Лев сказал тогда, впрочем, не очень уверенно:

– Думаю, не настолько тяжело, чтобы за молоток хвататься…

– Это нервный срыв. Тебе же сказали.

– А ты не думаешь, что он просто…

Лев посмотрел на Славу, не зная, как это правильней сказать. Он воспитывал Мики уже седьмой год, но так и не чувствовал себя полноправным отцом: каждый раз, когда он хотел сказать Славе что-то неприятное про Мики, то боялся, что обидит этим и Славу, и Юлю, и весь их генетический код, и, может, даже опорочит родословную, и… В общем, это сложно.Сложно говорить что-то поперек кровных уз – все время чувствуешь себя неуместным.

Лев хотел в тот раз произнести: «…он просто психованный». Но не смог. Попытался иначе:

– Он просто… просто не в порядке. И это не связано с нами.

– А с чем связано? – Слава смотрел пристально, не мигая.

Лев стушевался под этим взглядом, как это часто бывало, когда они обсуждали Мики. У Славы оказалась нерушимая монополия на правильные слова о нем: Мики не балуется, он просто неусидчивый; Мики не капризный, он просто устал; Мики не аутист, он просто интроверт (ладно, потом Лев и сам признал, что с аутистом перегнул). Но в тот день Мики пришел домой перепачканный кровью, как персонаж, сошедший с экрана фильма ужасов, – и, если бы такой фильм действительно существовал, Лев не сомневался: это был бы фильм о психованном подростке.

Он сделал глубокий вдох, чувствуя себя как перед прыжком в пропасть, и вкрадчиво проговорил:

– Слава, я просто хочу сказать, что, возможно, в другой стране он будет вести себя точно так же, и в другой стране тебе придется за это отвечать. По-настоящему, а не на педсовете перед училками.