Книга Дни нашей жизни, страница 8 – Микита Франко

– Почему ему грустно?

Слава, не ожидавший моего вопроса, даже сел прямее.

– Потому что его любимый человекумер.

– Тот парень на фотографии? – Спросив это, я улыбнулся. Чуть-чуть.

Слава тоже чуть-чуть улыбнулся. И сказал:

– Да.

– Он теперь там же, где моя мама?

– Да, наверное.

– Может, они подружатся.

Слава откинулся на спинку дивана и притянул меня к себе. Я лег затылком ему на грудь, и мы молчали до конца фильма.

Лев не любил никаких проявлений чувств, и особенно ему не нравилось делать это при «зрителях». И если проявлять чувства на улице не приходило в голову никому из них двоих, то дома Слава то и дело демонстрировал мне степень своей любви ко Льву. А Лев демонстрировал степень нежелательности таких действий, уворачиваясь от поцелуев, как Спайдермен.

Наблюдая за этим, я чувствовал, как в моей голове что-то трещит. Сейчас я думаю, что это был шаблон. Раньше, вживую, я ничего такого не видел. Я только видел, как ужасно неприятно и слюняво целуются в фильмах, и думал, что никогда в жизни не буду ничем таким заниматься.

Слава и Лев долго не могли прийти к единому мнению на этот счет. Закрывали двери и начинали выяснять, кто прав, кто виноват (и еще раз, взрослые: не существует таких межкомнатных дверей, способных изолировать ребенка от ваших суперсекретных разговоров!). Так что я все слышал и, конечно, переживал, чувствуя себя причиной какого-то раскола между ними.

– Ребенок должен видеть, что люди в одной семье любят друг друга и могут это друг другу показать, – говорил Слава. – Иначе он сам никогда не научится проявлять чувства.

– Ну, наверное, его надо учить не на таких примерах. – Лев говорил намного тише, чем Слава, и к нему надо было усиленно прислушиваться.

– А чем мы плохой пример?

– А ты не понимаешь? Там, на улице, другой мир, не тот, который мы тут вокруг него создали. Он пойдет в школу и узнает, что реальная жизнь сильно отличается от его жизни с нами. Больше никто так не живет.

– Реальная жизнь? А мы что, нереальны?

Слава говорил настойчиво, с нажимом. Лев – будто бы защищаясь.

– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать…

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – соглашался Слава. – Я не понимаю, почему ты это говоришь. Ты собирался всю жизнь играть в друзей?

– Ничего я не собирался, – раздражался Лев. – Я и жить с ребенком не собирался.

Стало тихо. Скрипнул стул.

Наверное, то, что я тогда почувствовал, можно сравнить с мыслями ребенка, который узнал, что должен был стать абортом. Они меня не хотели.

Я заплакал. Тихонько, чтобы не привлекать внимания.

После тишины, продлившейся больше вечности, Слава наконец произнес:

– Семья – это то, что с тобой навсегда. Вещи, красота, партнеры пришли и ушли, а семья никогда не уйдет. Он – моя семья. Если ты не планировалбыть ее частью, то я тебя не держу.

– Планировал, я не это имел в виду! – быстро ответил Лев.

Шаги зазвучали ближе, и я метнулся к коробке с игрушками – делать вид, что упоительно играю и ничего, совсем ничего, вот даже чуть-чуть, не слышал.

Уже открыв дверь комнаты, Слава обернулся на пороге и сказал:

– Тогда я больше не хочу этого слышать.

Они не разговаривали до вечера, а у меня не очень получалось чем-то себя занять. Я не понял слова про мир и про реальность, и у меня не было ни малейших догадок о том, что они значат. Непонимание тревожило еще больше, а чувство вины за произошедшее легло в груди тяжелым камнем.