Онлайн книга «История Льва»
|
Лёва, разглядывая снимок, с надеждой подумал о совсем магической, может быть, даже мистической вещи: вот бы прошедшие дни не проходили навсегда. Может быть, прошлое где-то есть, может быть, оно существует в каком-то другом, отдельном мире, и не исчезает насовсем? Хорошо было бы, если бы эти два малыша всё ещё сидели где-нибудь там, в тёплом летнем дне восемьдесят третьего, на старом диване в Юриной квартире, дрались за телефон и даже не подозревали, что один из них не доживёт до пятнадцати. Было бы хорошо. В конце альбома Лёва нашёл фотографию: она была вложена отдельно, а не приклеена к шероховатым страницам, как все остальные. Он сразу узнал, что это за фото – портретное, девять на двенадцать, специально для школьного альбома. В мае приходил щелкать фотограф, мол, девятый класс, первый выпускной… Фотография была хорошая, профессиональная, и, наверное, самая свежая из всех Юриных фоток. Она гораздо больше подошла бы для памятника, но Лёва понимал, почему тётя Света и дядя Миша её не выбрали – на ней явно прослеживались следы Шевиной зависимости: тёмные круги под глазами, впалые скулы, землистый цвет лица. Подняв глаза на остальных за столом (никто на него не смотрит?), Лёва быстро схватил фотографию и сунул её в задний карман джинсов. На секунду ему стало стыдно за свой поступок, ведь это, скорее всего, действительно былопоследнее Юрино фото, но тут же он с обидой подумал: «У них целый альбом его фоток, а у меня – ничего». Конечно, про «ничего» – не совсем правда. Какие-то детские точно нашлись бы. Но тех, где Юра выглядел бы точно таким, каким запомнил его Лёва в последние дни – действительно не было. Лёва первым решил покинуть поминки (уж слишком неуютно он чувствовал себя в компании плачущих родственников) и, уходя, совершил ещё одну кражу: стащил из шкафа с обувью биту. Об этом даже подумать ничего не успел – стащил и всё, как клептоман, патологически тянущий в руки всё, что ни попадя. Фотографию спрятал среди тетрадей – там же, где свой первый стих, а биту убрал в шкаф с одеждой. Периодически Лёва вспоминал тот снимок из лета восемьдесят третьего, задаваясь нешуточным вопросом: а сам-то он до пятнадцати доживёт? На последнем обходе Лёва спросил у врача свой диагноз, тот ответил: вегетососудистая дистония. Звучало страшно, но всё равно не так страшно, как ВИЧ. Он чувствовал себя обманщиком. Должен ли он был сказать врачам, что, может быть, подцепил эту хрень? Могла ли из-за вируса подскочить температура? И могла ли снизиться обратно, если ВИЧ неизлечим? Теперь он жалел, что так плохо слушал всех этих приглашённых волонтёров из СПИД-центров, которые вместо уроков физкультуры или труда что-то долго и сложно рассказывали про ВИЧ, пока они с Шевой на последней парте играли в крестики-нолики. Ни черта непонятно. И самое главное, непонятно, что теперь делать. «Что делают люди, когда узнают, что могут быть заражены?» «Идут проверяться, наверное», - отвечал он сам себе. «А куда?» «Может быть, в больницу» «В какую? В любую? И как это будет выглядеть? Я должен буду прийти и сказать, что подозреваю у себя ВИЧ? Они спросят почему, а что я отвечу? Что спал с парнем? Что за жесть…» Нет, это было никак невозможно: прийти и сказать кому бы то ни было, что у него был секс с парнем. Вариант, при котором у него был секс с «вичовым» парнем звучал ещё хуже. Такое на этом свете он мог сказать только одному человеку. И, когда терзаться страхами, сомнениями и домыслами стало совсем невыносимо, Лёва нарушил обещание: он рассказал. |