Онлайн книга «История Льва»
|
Яков, протерев барную стойку, закинул полотенце на плечо и повернулся ко Льву: - Гарри меня сегодня отпустит в час, хочешь потом сходим кое-куда вместе? - Куда? - Сюрприз. - Опять что-то гейское? – нахмурился Лев. - Ну и что? Это плохо? Лев многозначительно закатил глаза вместо ответа. Яков предложил ему пройтись по кварталу самостоятельно: посмотреть на город, зайти в сувенирные лавки, поболтать с местными, но он, сверля взглядом зашедших в бар мужчин, твердо произнес: - Я буду здесь. С тобой. Следующие несколько часов он, примостившись сбоку от барной стойки, отгонял от Якова прилипал, как отгоняют надоедливых мух от варенья. Едва какой-нибудь мужичок пристраивался напротив Якова с заготовленным набором вопросов: «Как дела? Ты знакомишься? Как тебя зовут?», Лев был тут как тут: - Он не знакомится. Никак его не зовут. Он – мой. Льву самому не нравилось, как хищнически звучала последняя фраза, но не мог он сказать: «парень», «мой парень». А «бойфренд» - еще хуже. Нелепое слово, придуманное для тоненьких девичьих голосов. Один из мужчин, разительно отличающийся от остального контингента – прилизанный, выбритый офисный планктон, заявилЯкову, что его «blondie» распугивает клиентов, тявкая на них, как нервная болонка. Лев, услышав это, не знал, что его оскорбило больше: слово «blondie» или сравнение с болонкой. Закатав рукава на рубашке, выражая готовность к драке, он произнес по-русски: - Слышь ты, педик… В его плечи уперлись руки Якова: - Не надо, не надо. Это мой босс, - а затем, повернувшись к нему, снова перешел на вежливый английский: - Извините, это недоразумение. Он больше не будет. Чудо, что тот вечер в баре не закончился мордобоем или увольнением Власовского. Но когда они покинули заведение без пяти час (бармен Гарри, не выдержав общество Льва, отпустил их пораньше), впереди была ещё целая ночь. - Тут за углом, - сказал Яков. – Идём. И Лев пошёл. Он знал, что ничего хорошего его «за углом» не ждёт, но деваться было некуда. Во-первых, нельзя оставлять Якова одного в местах, где много геев – накинуться, как сороки на всё блестящее. Во-вторых, он плохо помнил путь от метро до общаги и боялся возвращаться один. В смысле, не боялся, а просто… Просто не помнил. Пройдя через тяжелые металлические двери, они оказались в тёмном коридоре, и Лев сразу догадался, что это за место. Клуб. Издалека доносилась приглушенная музыка: туц-туц-туц, в примитивном надоедливом ритме. Яков, взяв его за руку, повёл за собой по темному коридору (Лев почти ничего не видел, кроме белобрысой макушки Власовского), а потом, когда они прошли через ещё одни тяжелые двери в зал, по глазам ударил ярко-синий свет. Затем ярко-зеленый. Он сменился ярко-красным, и снова – синий, зеленый... Лев долго жмурился, привыкая. Музыка била по ушам не хуже, чем мигающий свет – Лев прикладывал ладони тыльной стороной то к ушам, то к глазам, поочередно. Яков, перекрикивая музыку, спросил: - Что, не нравится?! - Это насилие над моей сенсорной системой! Власовский рассмеялся («Что смешного, блин?!») и снова потащил его за руку: - Идём! Ты привыкнешь! Он затянул его в плотную толпу с дрыгающимися, трясущимися и покачивающимися телами – одетыми, обнаженными до пояса, трущимися друг об друга или соблюдающими дистанцию. Лев растерянно посмотрел на Якова – мол, и что дальше? – а тот, взяв его руки в свои, сказал: - Танцуй! |