Книга История Льва, страница 106 – Микита Франко

«Привет, Яков. Надеюсь, у тебя всё хорошо после того, как я тебе приложил по лицу. Прости, кстати»

«Привет, Яков. Помнишь, как я тебя избил? Так вот, я…»

Господи, как не начинай, а звучит ужасно. Комичность в данном случае только усугубляла ситуацию.

Он свернул бумажку, спрятал её в боковой кармашек на спортивной сумке и решил, что подумает об этом в другой раз.

Наверное, если бы не нашло на него такое виновато-меланхоличное настроение из-за Власовского, не случилось бы и происшествия на следующий день.

А происшествие было вот какое. Общежитие ему дали. Тем же вечером позвонила «диспетчер деканата» (Лев оставлял Каринин номер) и скучающим тоном сообщила, что они тут «подумали-подумали», всех «подвинули-подвинули», «негров в Африку отправили» (да, так и сказала), и выделили ему место. И он, если есть медицинская справка и флюорография, может въезжать.

Он сделал справки заранее, в студенческой поликлинике (их нужно было подавать вместе с документами), так что был готов сорваться в любой момент. Хотел в тот же день, но Карина его не отпустила: потребовала провести с ней прощальный ужин. Он задержался ещё на сутки, а следующим вечером ушел, прихватив сумку и биту.

Карина, проводив его до подъездного крыльца, спросила:

- А зачем тебе бита?

- Я бейсболист, - саркастически ответил Лев.

Она глаза распахнула, будто поверила:

- Правда? А я думала это потому, что ты из Питера.

- В смысле?

- Я слышала, у вас там расцвет преступности и всех убивают.

- А у вас что, нет? – хмыкнул Лёва.

- У нас так… по чуть-чуть.

В общем, Каринино «по чуть-чуть» Лев смог увидеть воочию, когда пробирался к зданию общежития через дворы. Там, во дворах, никаких фонарей не было и в помине (они и на центральных улицах встречались через раз), путь освещал тусклый свет из окошек. Проходя мимо заброшенногогазетного ларька, он услышал гаденькие смешки и обрывки реплик, брошенных с развязной интонацией.

Ему были хорошо знакомы и эти смешки, и этот тон. Очень похоже говорили и смеялись Грифель с Вальтером.

«Интересно, - подумал Лев. – Будто бы их всех собирают на одном заводе».

Но следующая мысль была совсем другой: «Блин, лучше валить, наверное».

Здесь, в этом городе, по-любому есть свои Грифель, Вальтер и Кама, есть свой подвал и свои порядки. Это в Петербурге ему позволялось шататься по Московскому району, не особо беспокоясь обо всякой шпане – там его хорошо знали, а если не знали, можно было сказать: «Я от Камы» и народ сразу терял к нему интерес: не охота было связываться с Камой. Лев догадывался, что Кама не просто их «предводитель», что он вообще выше по бандитской иерархии – где-то там, где настоящие разборки, убийства и перестрелки.

Но всё это было там. И если он решил начать новую жизнь, ему не стоило бы идти дальше. Не потому, что побьют (пусть только попробуют, у него бита), а как раз потому, что не побьют. Ему придётся опять хвататься за оружие, драться и угрожать, чувствуя, как пульсирует в груди разрушительная злость, как пьянит жажда власти и чужого унижения. Последнее – самое тяжелое, потому что приятное.

Короче, лучше не начинать снова. Лучше пойти обратно.

Но он не пошел. Замер, когда среди ехидного ржача и насмешек различил совсем другой голос – обыкновенный. Голос этот беспомощно о чем-то просил – наверное, «Отпустите» или «Дайте пройти».