Книга Николай, страница 20 – Сайрита Дженнингс

– Каждый день.

– Ты увидишь его снова, – твердо произносит Амели, словно она знает про меня или мою семью, или про проклятие быть рожденным в этой жизни.

Я хочу сказать, что она ошибается, что она всего лишь глупая девочка, которая ни черта не знает о Темных.

Но надежда, которая так ярко горит в ее необычных глазах, удерживает меня опровергнуть ее слепую веру. Из-за этого, я цепляюсь за красивую ложь, надеясь, что ее незнания не будут тщетны.

Сны привели ее ко мне. Возможно они приведут Дориана домой. Черт, может быть от них появится цель у такого поверхностного человека, как я.

В любом случае, эта девушка послана не случайна – послана ко мне по какой-то причине. Я просто еще не знаю, трахнуть или убить ее. Причинить ей боль или исцелить. Ненавидеть или лю…

Не важно.

– Вот что я думаю, – говорю я, дергая себя от расстройства за длинные волосы. – Не думаю, что твоя болезнь случайность. Она кажется очень обдуманной… преднамеренной.

Амели хмурится.

– Что? Кто-то нарочно сделал так, чтобы я заболела?

– Определенно. Это не случайно. Выбрать, потомка Мари Лаво, не случайность. Они знают, что делают.

Амели осторожно кружит пальчиком по крышке бутылки, задумавшись она кусает вишнево-красные губы.

– А под "ними" ты подразумеваешь Светлых, да? Но это бессмыслица какая-то. Развеони не известны своим даром исцеления и великодушием? И зачем заражать невинного ребенка, чтобы потом просто исцелить ее?

Я подавляю ехидный смешок в своей груди.

– А разве это не очевидно? Ты будешь в долгу перед ними. Светлые не благочестивые ублюдки, они хотят, чтобы в них так верили. Они мало чем отличаются от Темных. Мы просто более честные.

– Я не верю в это, – говорит она, качая головой. Но на ее лице уже появилось сомнение. Она знает, что в моем объяснении есть толика правды.

– Скажи мне, красавица, что же твои предки Вуду, как они считают, знают про Светлых? Какова их теория возникновения твоей болезни?

– Они верят, что я была проклята, – пожимает она плечами, закатывая глаза. – Моя мать полностью согласилась, что они стояли за этим и моя болезнь стала результатом ее предательства. Все это херня, если ты спросишь меня. Мари Лаво известна как святая. Зачем кому-то, кто поддерживает благие намерения соглашаться вредить ребенку? Они почитают ее память, но так далеко отошли от ее учений, что Мари скорее всего в могиле переворачивается.

Я дерзко поднимаю бровь и наклоняюсь вперед.

– Ты ведь понимаешь, что это полная ерунда?

– Что?

– О Боже, моя милая, наивная Амели.

Я понимаю, что это первый раз, когда я произношу ее имя вслух и неоспоримо, что хочу сделать это снова.

Я не могу бороться с этим – не хочу. Это сильнее меня, проникает в кожу и кости, и управляет моим языком, словно марионеткой.

– Амели.

– Oui, Oui ^[1], мсье Николай, – отвечает она на идеальном французском с тенью улыбки на губах. Внезапно, я даже не могу вспомнить, что говорил до этого.

Все, что я вижу, все на чем могу сосредоточиться так это на ее губах. На их линии, на том как они произносят мое имя. Какие они на вкус. Желание ощутить их на коже, пылает в самой глубине моей души.

– Ты видела меня во сне? Прежде чем я разбудил тебя? – Мой голос низкий и хриплый, и ничего не могу с собой поделать, но придвигаюсь к ней ближе. Мои глаза покалывает холод, но все остальные части тела горят в ожидании.