Книга Полнолуние, страница 89 – Светлана Поделинская

Эвелина гордо покраснела и совершила решающий шаг к сближению, обольщенная его любезностью.

– Эдгар, прошу, расскажи мне о столице, – тактично попросила она, предпочитая все же перевести разговор на менее щепетильную тему.

Он снова ушел за окно взором, глядя, как стройный серебристый тополь тяжко склоняется под напором ветра, а его блестящие листья развеваются, напоминая поседевшие волосы. Эдгар не мог оставаться безучастным к суровой красоте бури. Он вздрогнул, прислушиваясь к неумолимымпредвестникам перемен, что грозили разрушить их дом изнутри до самого основания, и отошел от окна. Неуверенные шаги разделили пространство, где встретились свет и ночь. Ожившие тени Эдгара и Эвелины вдруг задрожали на стене, как воспламенившиеся мотыльки, и прильнули друг к другу.

Эдгар смотрел на сестру, силясь отогнать во тьму подсознания те непрошеные мысли, что одолевали его, – даже не замыслы, а необъяснимые предчувствия, не успевшие обрести очертаний. И приступил к рассказу о золотом листопаде в Варшаве, будто охваченной пламенем. Это драгоценное воспоминание не могли затмить все светские увеселения, поросшие сорной травой забвения. Эдгар говорил вдохновенно и складно, стараясь скоротать ночь и при этом растянуть то время, что принадлежало только им. Его плавная речь наполняла комнату, приоткрывала горизонты воображения и полнилась пустотой, в которой скрытыми порывами бури сквозили недомолвки и страхи.

Эвелина, заточенная в своем счастливом неведении, слушала с сопереживанием. Его излияния растворялись в ее глазах, чистых и неглубоких, как мелководные озерца, не замутненных ни каплей сомнения. Она не уловила в словах Эдгара намека на ту опасную тревогу, что сочилась сквозь облако его мрачной мечтательности. Эвелина сейчас жила только его расплывчатыми и приукрашенными впечатлениями, не имея собственных, но что-то подсказывало ей, что для Эдгара Варшава осталась далеко позади. Он не забыл там ничего, кроме утраченных иллюзий своей юности, и наконец-то вернулся домой.

– Что в Варшаве? – продолжал Эдгар, словно в подтверждение ее невнятных мыслей.

Его вдохновение уже иссякло, и он изрекал свои рассуждения тусклым и ленивым голосом. Мираж столицы, сотканный из солнечных лучей, постепенно стирался в воображении, пока любимый город не покрылся непроницаемым саваном из тумана. Эдгар отзывался о столице как о покинутой женщине, небрежно набросав картину прошедшей в его жизни эпохи.

– Ее красота со временем становится привычной, столица растрачивает свое величие на показной блеск и мишуру. Жизнь превращается в невольный маскарад – дни расписаны на недели вперед, и заранее известно, что ничего не переменится. Каждый день устраивают празднества по выдуманным поводам, и невозможно отказаться, дабы не быть преданным забвению. Увеселения становятся не в радость, вихрьразвлечений оказывается лишь иллюзией, истертой декорацией, но нигде не встретишь призрака покоя. В плену сего банального времяпрепровождения я не мог избавиться от ощущения, что не принадлежу сам себе, что уже пережил это давно и теперь вижу один и тот же старый сон, которому нет конца. Всегда что-то звало меня в обратную дорогу, как усталого путника манит отдаленный свет в окнах отчего дома и приветливое тепло камина под родным кровом… Я искал отдохновения и уединения, что и надеюсь обрести в этом укромном уголке. А Варшава останется ждать, неизменная в своем вечном великолепии.