Книга Осколки на снегу. Игра на выживание, страница 51 – Элина Птицына

Из лекции издателя «Миррор» Марка Пирсона, читанной в столичном университете

Лаки Лэрд привык к женскому вниманию и поэтому тень, мелькнувшая в глубине Лизиных глаз, на миг его развеселила.

Но в своем ведомстве Лаки славился трезвым и холодным умом, а не только красивой внешностью, за которой он следил тщательнее, чем стареющая красотка за венериными кругамина некогда лилейной шее.

Уилли Кроули, ныне занимающий место начальника Кристальной шахты, описал Лизу как деревенскую простушку, Лаки же перед собой увидел хорошо воспитанную девушку, которая — надо признаться — умела держать лицо. Будь на месте Лаки кто-то другой, менее внимательный… Н-да, а девица Соцкая не так проста.

Еще в Полунощи Лаки решил, что в отчете обязательно подчеркнет тот факт, что Уилли надо менять: «Ошибка в расчете», — так мысленно окрестил он Уильяма. Сейчас же показалось, что головотяпство Кроули может обойтись куда дороже, чем представлялось.

Впрочем, они все не отнеслись к этой девушке серьезно. Полунощь — деревня на краю земли, а это как ни крути почти приговор для тех, кто выезжает в большой мир из таких вот, далеких от цивилизации, уголков: недостаток воспитания, плохое образование, неопытность, восторженность, в целом свойственная юности, — все вместе играет с простушками дурную шутку. Сколько он видел таких девиц?

Может быть, и с этой усложнять не надо?

Насколько серьезно к Лизе Соцкой относился собственный отец, особенно тогда, когда ему было не на кого положиться?

— Елизавета Львовна, — Лэрд поцеловал тонкую бледную руку. — Позвольте мне от лица всех моих сограждан, всех подданых Имберийской короны, от лица всего свободного мира, от лица газеты, в которой я имею честь работать, выразить вам соболезнование. Это огромная утрата для всех. Ваша потеря глубоко опечалила весь мир. Лев Борисович — гений. Я всегда восхищался им. Моё сердце скорбит вместе с вами. Я сочувствую вам как дочери, потерявшей самого близкого, самого дорогого человека. Я сочувствую всему человечеству: мир лишился величайшего ученого. Позвольте мне разделить ваше горе. И я не верю, я не верю, что Лев Борисович мог кого-то предать! С этой клеветой я готов бороться до конца своих дней!

— В эти нелегкие дни ваши слова очень важны. Благодарю вас, — спокойно сказала Лиза.

Лаки заглянул в ее глаза: откуда это чувство, что он взял неверный тон?

— Я так мечтал о знакомстве со Львом Борисовичем. Вы позволите мне находиться рядом с вами, Елизавета Львовна? Я не могу отказаться от мысли написать книгу о великом человеке!

— Вы хотите, чтобы я рассказала вам об отце?

— Смею надеяться на это!

— С удовольствием побеседую с вами. Но мы с вами находимсяв монастыре, лир Лэрд. И, полагаю, подчиняемся общему распорядку. У меня совсем нет времени, я занята с утра и до вечера. Может быть, когда-нибудь позже. Мне жаль, — Лиза слабо улыбнулась.

— Ваше Высокопреосвященство! — пылко воскликнул Лэрд. — Вы же не позволите, чтобы беззаконие восторжествовало!

— Элиза, — голос Саватия был чрезвычайно мягок, даже нежен. Девушка быстро взглянула на него. — Сейчас у тебя более важная миссия…, — Провинциал умело держал паузу. Вдруг по лицу его словно пробежала судорога, и он, быстро шагнув к Лизе, сжал ее руки:

— Ребенок, конечно же, расскажи все! Всю правду! Память о твоих родителях, о твоем отце должна быть увековечена, а его имя очищено! — голос Саватия дрогнул и, отступив от Лизы, он быстро отошел к окну, словно скрывая нахлынувшие чувства.