Книга Отрада, страница 24 – Виктория Богачева

Она спрятала лицо в ладонях и не увидела, как переглянулись кузнец и знахарка.

— Идем, девочка, идем, — ласково заговорила с ней Верея и огляделась, ища свой тулуп. Храбр молча поднялся с лавки следом за ней и натянул темную рубаху прямо поверх повязок.

В молчании они вышли из избы, и Отрада вдруг затряслась, словно зайчишка. Стало ей сразу и холодно, и страшно, и жутко в дом возвращаться, хоть и ждала ее там мать. А как к лесу поближе ступили, да увидала она черную, непроходимую чащу, по которой совсем недавно бежала, так и вовсе на одном месте замерла. И шагу вперед ступить не смогла,все глядела да глядела на лес, широко распахнув глаза.

— Храбр, подсоби, — как во сне до нее донесся шепот знахарки, а потом огромная ладонь накрыла целиком ее кулачок и потянула за собой.

Отрада сделала шаг, другой. Сердце отчаянно стучало в груди, в ушах шумела кровь. Кое-как переставляя ноги, она брела следом за кузнецом, и у нее даже сил не было, чтобы подивиться, отчего бабушка Верея не торопится, ведь сказала же она, что матушке дурно...

Перед низеньким, покосившимся крыльцом в свою избу Отрада остановилась и забрала ладонь из теплой хватки.

— Нет, — она покачала головой, прижав к груди руки и поплотнее запахнув платок. – Нет, я не пойду.

— Постой-ка здесь, — велел ей кузнец и укрыл ее плечи своим тулупом, под тяжестью которого Отрада пошатнулась и едва не упала.

Она послушно замерла в шаге от крыльца, невидящим взором смотря прямо перед собой. Волосы ее давно растрепались, из толстой косы во все стороны торчали выбившиеся прядки. Тоненькое очелье сбилось набок. В иное время Отрада ни за что бы в таком виде чужому на глаза не показалась: стыд и срам растрепой ходить. Нынче же она об этом и не помыслила.

Дверь в сени не была закрыта, и потому Отрада слышала, как в избе негромко переговаривались бабушка Верея и Храбр.

— Макошь-матушка, — шептала знахарка. – Ох, говорила же я ей себя поберечь... Совсем девчонка одна-одинешенька осталась. Кто теперь сироту защитит...

Раздались тяжелые шаги: старые половицы скрипели, когда по ним ходил кузнец.

— От кого? – спросил Храбр.

— Немало тех, от кого следовало бы.

***

— Устя, — Храбр окликнул сестру, зайдя в горницу.

— Братушка! — она порывисто развернулась, подбежала к нему, поцеловала в щеку и попутно испачкала мукой темную рубаху. — Давненько к нам в избу носу не казал, с Белояром неведомо, где виделся, — Услада принялась выговаривать ему, словно он был бестолковым мальчишкой, а не братом старше ее на три зим. — Потрапезничаешь с нами?

— Уж Нежка накормила, — он покачал головой, пряча в бороде невольную улыбку.

Сестра была для него отрадой, памятью о родителях и тех временах, когда он был несмышленым мальчишкой.

Когда-то очень давно у них был крепкий, сильный род. Отец, его братья. Да их самих четверо: Храбр с Усладой от водимой, Твердята с Нежкой от меньшицы, которую отец в избупривел после смерти матушки. Полна людей была их изба-шестистенок, людей и громких голосов, плотно набитых лавок да столов, где все толкали друг друга локтями и теснились, чтобы уместиться. Услада заневестилась и ушла в другой род, а младшие, Твердята да Нежка, заглядывали Храбру в рот, почитали едва ли не больше отца. Сестренка, родившаяся в лютую морозную ночь, и вовсе вечно цеплялась за штанину Храбра, училась ходить, держась за его гашник, плакалась ему в рубаху, коли попадало от матери за излишнюю непоседливость.