Книга Отрада, страница 175 – Виктория Богачева

Годун, чувствуя себя белой вороной в семье, тянулся к ним, а они и не отталкивали. Отрада всегда привечала его в избе, и Храбр, вестимо, ворчал. Но и запрещать прямо никогда не запрещал, лишькривил лицо да отворачивался, завидев “пащенка Первана” на своем подворье.

Милонега вскочила в свою первую поневу, и вскоре всем стало понятно, что не просто так Годун таскался за ней хвостом. Храбр хмурился, Твердята старательно прятал от старшего брата улыбку, а Милонега, знай себе, расцветала и расцветала. Уже и не один Годун стал за нею ходить. Отрада и не помнила, сколько раз отпаивала его целебным настоем после многочисленных драк с юношами, что напрашивались к Милонеге в женихи. А дома тот получал тумаки от отца: Первану шибко не нравилось то, что старший сын намеревался спутаться с “отродьем клятого рода”.

А прошлой весной к ним в избу зачастили сваты: потолковать с Храбром насчет младшей сестры. Но тот никому согласия так и не дал. Впрочем, и Годуна кузнец взашей прогонял не раз и не два.

Отрада хмурилась. Вольно ему было от младшей сестры сватов гонять. Позабыл уже, верно, как промеж ними в свое время все сладилось. Сколько нерушимых устоев они попрали… сколько косых взглядов словили… сколько традиций нарушили.

Но отчасти мужа она понимала. Младшая сестра полюбила внука человека, изрядно попортившего кровь всему их роду, виноватого в давней трагедии, о которой никогда не забывали. Она не понаслышке знала, как несладко жилось женщинам в избе у Зоряна. Как было можно отдать туда Нежку?! В семью, отношения с которой были замешаны на крови и ненависти. В семью, где бьют женщин… В лапы Зоряна и Первана!

То, что Годун смог переломить себя, смог отринуть воспитание отца, было дивом. Но воспоминания о прошлом были еще слишком сильны, чтобы Храбр от них отмахнулся.

Закончив с начинкой для будущих пирожков, Отрада отодвинула ступу и взяла со стола кувшин с квасом. Указала Милонеге на чарки и кивнула в сторону двери.

— Идем, проведаем работников наших.

Вдвоем они вышли из избы и направились к бане, где Твердята и старший сын Отрады, нареченный в честь деда Славутой, сбивали в плотные комья высушенный мох, собираясь конопатить щели у сруба избы. Младшенький — Бус в честь другого деда — месил босыми ногами глину, которой обмажут щели и бревна, оберегая от сырости и гниения. Он был перемазан аж до ушей, на щеках белели наполовину засохшие пятна, а портки и рубаху нужно будет долго стирать, чтобы отмыть всю грязь.

У них под ногами, больше мешаясь,нежели подсобляя, крутилась поздняя и единственная дочка — Дара.

Завидев мать с кувшином, мальчишки тут же рванули к ней, и Дара засеменила следом, пока еще неуверенно держась на ногах. Твердята же зашагал степенно — все же был он уже не мальчишкой.

— А ну стойте! — Отрада с трудом поспела упредить чумазых сорванцов. — Всю поневу мне запачкаете, сами в ручье потом будете руки морозить!

Славута и Бус замерли в шаге от матери и жадно, по очереди приникли к кувшину с прохладным квасом. Оба они походили на отца куда больше, чем на мать. От нее лишь старший сын унаследовал темно-зеленые, болотные, в остальном же мальчишки были одно лицо с Храбром.

— Твелдята, — девчушка протянула руки, и тот со смехом усадил Дару на шею.

— Матушка, а мы столько уже всего сделали! — с жаром хором принялись рассказывать сыновья, активно размахивая руками.