Книга Смертная, страница 82 – Мария Сакрытина

Девочка наконец решается. Она бросает последний взгляд на потолок, будто там написан ответ.

– Да. Во-возлюбленный. Это так.

Верховная склоняет голову. Уверен, в попытке спрятать лицо. А царевич произносит тихо, но отчетливо:

– Великая госпожа оказывает недостойному честь.

Порозовевшая смертная сглатывает и отодвигается от него так явно, что это даже смешно. Однако куда веселее будет посмотреть на Шамирам, когда она пробудится и увидит это в своей постели.

– Великая госпожа, – голос Верховной жрицы полон смирения, – привести вам другого мужчину?

Дерзкая. Я бы лишил ее жизни за одну эту попытку оспорить божественную волю. Но смертная девочка только кривится.

– Не!.. – пищит она. Однако берет себя в руки. – Не нужно. Позаботьтесь об этом, – она кивает на царевича. – И еще – мы… – Она снова запинается, но быстро находит слова. – Я голодна. И желаю в скором времени завтракать. Царевич Юнан составит мне компанию.

Жрица немедля отдает приказы. Царевича уводят, у госпожи уточняют, как скоро она желает завтрак и где.

– В течение часа, – отвечает смертная, наверняка позабыв, что наш час отличается от ее. Впрочем, не сильно. – И сейчас я хочу остаться одна.

– Эта недостойная оставит прислужниц у дверей ваших покоев, великая госпожа, – говорит Верховная жрица, прежде чем уйти.

Смертная молча кивает. А когда дверь закрывается, оседает на пол и хватается за голову.

Мне тяжело смотреть на нее сейчас. Конечно, смертная вызывает у меня омерзение – как и все люди. Но ее сходство с Шамирам играет со мной злую шутку: я сам не замечаю, как понукаю обезьяну подойти ближе. И ближе. И еще.

Девочка вздрагивает, когда когтистая лапа ложится ей на плечо. Оборачивается, хмурится. Давным-давно, тысячи лет назад, я впервые увидел эти глаза, и пустота обрела смысл. Ничего прекраснее быть не могло. Ни один рассвет, ни один закат, даже улыбка Матери не сравнятся с твоим взглядом, Шамирам. Я, новорожденный бог, шел к тебе и трепетал, слыша: «Идем, брат, я покажу тебе этот мир. Он прекрасен». Нет, Шамирам, прекрасна ты. Мне не нужен этот мир без тебя.

Мы будем вместе. Так до́лжно. Меня создали тебе в мужья, я твой, а ты моя. Я люблю тебя.

Дай мне посмотреть в твои глаза еще, прошу!

Обезьяна издает невнятный лепет, и девчонка моргает, а потом отшатывается. Шипит:

– А ну пошла вон!

Я закрываю глаза, отпускаю обезьяну и мысленно возвращаюсь в свой храм. Воздух замер в ожидании бури, украшенные кристаллами хрусталя стены покрылись инеем. В каждой из зеркальных граней отражается смертная.

Каменное сердце слабо мерцает в моей руке. Я смотрю и думаю, что давно должен былразвеять его в пыль. Зачем мне сердце, когда моей жене оно не нужно?

– Великий господин? – гудит голос одного из ветро́в, духа-прислужника.

Людям нет места в моем храме, даже жрецам. Смертные оскверняют все, к чему прикасаются. Вреда от них куда больше, чем пользы.

– Принеси мне мед.

Что ж, вот и польза. Дурман напитка смертных и его же сладость развеют горечь от мыслей о Шамирам.

Дух повинуется. Не служи он мне, разбил бы и кувшин, и кубок. Природные духи неуклюжи. Но когда они становятся прислужниками, то способны, выполняя приказы, принимать человеческий облик. Многим это неприятно, но кого из богов заботят чувства слуг?

– Великий господин, владетель Легима отдал во славу вам свою дочь, – говорит дух, разливая золотистый напиток. В человеческом обличье он похож на крупного мужчину, которого Шамирам бы нашла привлекательным. Впрочем, она считала, что духам не хватает смертной яркости, тоски по уходящей жизни. – Дева ждет вашей милости, – продолжает дух, – в руинах старого храма в предгорье.