Книга Мастер и Воланд, страница 85 – Артур Самари

– Ведь это то, чем нельзя интеллигенту торговать, – сказал Михаил.

– А если завтра тебя арестуют? Что будет с незаконченным романом? Скажу тебе честно, многих наших друзей удивляет, что ты до сих пор на свободе. Другие за мелкие высказывания уже сидят в тюрьме – а Булгакова не трогают. Тебе это не кажется странным? Об этом я говорила с одним большим начальником, другом моего бывшего мужа. Кстати, тебе известно, что Шкловский скоро женится на дочери Алексея Толстого? Ладно, это не имеет отношение к нашему разговору. Так вот, я думаю, тебя не арестовывают лишь потому, что Сталин еще надеется, что ты напишешь хорошую повесть о нем. Разумеется, вождю хочется, чтобы это было написано талантливым автором. В газетах он хорошо о тебе отзывался после «Дней Турбиных».

– Мне нужна похвала от дьявола, тем более плохо смыслящего в литературе, и я должен этому радоваться?

– Речь идет о твоей судьбе, которая в его руках, как и всех писателей России. Вождь хочет сказать, что даже самый талантливый без него – ничто.

– Как это ужасно! Он и без того всем управляет: экономикой, жизнью людей – расстреливает без суда и следствия, даже в церкви – «красные» попы, а теперь хочет завладеть душами последних интеллигентов.

– Знаешь, почему Сталин боится честных писателей, историков? Такие, как ты, могут в дальнейшем написать правду о коммунистах. И миф об их величии падет. Твой роман о Воланде как раз разрушит эту легенду, которую вождь создает вокруг себя. Это есть твоя борьба за правду.

Взволнованный Михаил у окна закурил новую сигарету и глянул в темень московских улиц, где царила власть Воланда. Затем – на небо – на слабый свет Луны, где обитал Иешуа.

И вдруг Елена пала пред писателем на колени и стала умолять:

– Прошу, не отказывайся. Я буду всем говорить, что это я, ведьма, толкнула тебя к этой мысли – написать о Сталине. И это – правда. Твоей вины тут нет.

Михаил поднял жену и сказал, улыбаясь:

– Кажется,ты слишком вошла в роль Маргариты!

– Да, я готова сотрудничать с властью коммунистов ради любимого человека и твоего романа. После я как-нибудь искуплю этот грех.

– Хорошо, я подумаю, а сейчас идем спать, этот разговор меня сильно утомил.

На следующее утро за завтраком Булгаков сказал жене, что он долго думал, и всё же отказывается писать о Сталине.

С того дня прошло три месяца. В эти дни театр, как и вся страна, готовился к юбилею товарища Сталина. Директор театра Аркадьев вызвал Булгакова к себе в кабинет. Там уже сидели за большим столом главный режиссер и другие актеры.

– Заходите, Михаил Афанасьевич, садитесь рядом со мной, – и указал на место.

Писатель решил про себя: коль сам директор просит сесть рядом, значит, сейчас ему предложат более высокую должность, чем эта унизительная – помощник ассистента, которую дают начинающим. «А может быть, речь пойдет о моих забытых пьесах?» – мелькнула в голове радостная мысль.

Однако Аркадьев заговорил о другом:

– Товарищи, как вам известно, скоро юбилей товарища Сталина, и наш театр должен поставить пьесу о юбиляре. Я вчера говорил об этом событии с Луначарским, и он сказал, что только Булгаков способен написать хорошую пьесу о товарище Сталине. Он назвал Вас самым талантливым драматургом страны.

– В таком случае, почему мои пьесы не ставят в театрах? – вырвалось из уст писателя.