Книга Герцогиня из приюта, страница 230 – Наталья Варварова

— Ты по-прежнему мнишь себя лекарем, Изабо? Это очень смешно. Калека-доктор.

Но я не унималась. Укусила его за руку и сумела повернуть лицо влево.

— Эй, в тебе паразит, личинка… Она испускает испарения похлеще любой тьмы. Ты никогда не насытишься, потому что она бездонна. И, по-моему… ее не должно существовать в нашем мире. Магия совсем не сочетается. Плетений нет. Это неправильно!

Марбо два раза ударил меня по губам, расслабив пальцы. В носу что-то хрустнуло. Вниз к губам поползла вязкая неторопливая струйка.

— Ты не о том думаешь, дорогая. Даже сейчас… О чем угодно, но не обо мне. Если я закрою тебе голову подушкой, то ты, к несчастью, можешь задохнуться. С тебя станется… И совершенно точно — потеряешь сознание. А я бы не хотел. Я же говорю, что сегодня мне нужно, чтобы ты ощущала все, что между нами происходит. Каждый свой и мой спазм.

Короткими рывками он принялся разрывать юбку. Подол состоял из многочисленных воланов, нашитых один над другим. И вместо того, чтобы просто задрать его на талию, Роберт с наслаждением хрустел тканью.

Я оставила тщетные попытки достучаться и, не помня себя, заколотила ногами.

— Это, на твой взгляд, так просто, Изабо, забрал энергию… А куда забрал и чем? Она должна уложиться и пойти на пользу… В любом случае, ты станешь мелким вампирчиком, у которого лишь разгладятся прыщи или морщины. Как этот идиот Август, не сумевший уйти дальше жалких опытов... Я же настоящий, грандиозный… Я могу изменять среду. Воздействовать на живое и неживое.

Он закинул мои ноги на один бок, но в меня как будто вселился бес, и я не позволяла давить на себя сверху, брыкаясь и спихивая его, — стройного, но такого высокого и тяжелого — в противоположную сторону.

— Эту, как ты называешь, личинку, я добывал с величайшим трудом. Отправился за ней в Фересию. В замок на такой высоте, что дышать там почти невозможно, — особенно после битвы двух темных магов. Я долго бродил, залазил в шахты, но вся тьма схлынула, ушла… И я уже не верил в успех, пока где-то через неделю эта голодная крошка не зашевелилась в груди… Я познакомил ее с тобой, и ты ей понравилась. Так что вкусы у нас совпадают.

Я застонала, потому что вдруг убедила себя, что помню. Это мерзостное ощущение, которое ни с чем не перепутать, — чего-то липкого, чужого, изнывающего от любопытства, — оно ползло по моему голому израненному животу к груди.

— Знаешь, она, как и я. Не столько ценит техническую сторону боли, хотя и там, конечно, палитра необыкновенно разнообразна, — а предпочитает крепкие натуральные эмоции... Когда бежала девочка, бежала к своему мальчику, а он ее продал на верную смерть, на опыты. И этот коктейль из ужаса, неверия, принятия и неприятия…

Я заверещала, как птица, попавшая в силки, — лишь бы убрать из ушей этот смрадный голос — у меня даже получилось каким-то чудом сбить его с кушетки и затылком приложить по лицу. Скорее всего я тоже разбила ему нос. Мы оба полетели на пол.

И в этот момент, когда он легко обхватил меня руками, прижимая спиной к груди и бедрам и без усилий, будто шутя, удерживая вплотную к себе, стал избавляться от брюк, до меня дошло, как же на самом деле забавляла его эта возня. В этом спектакле мышка задорно сопротивлялась кошке.

— Но истинная ценность даже не в эмоциях и не в боли, Изабо, — шептал он мне в ухо. — Люди, понимаешь, — все дело в материале. Ломать тело, заставляя душу звучать, ты даже не представляешь, какой это резонанс… А если душа при этом не деформируется и продолжает петь… Впрочем, рассматривать червоточины на том, что перед этим казалось крепким, отдельное наслаждение.